Воробей. Том 1 - Андрей Дай
Тут-то и начался политический торг. И грозил продолжаться чуть ли не до бесконечности. Во-первых, потому что время такое — неспешное. В двадцать первом за неделю могло пять революций случиться и пару переворотов, а в нынешнем, девятнадцатом, вельможи не успели даже как следует выяснить позиции противника. Кареты сновали по улицам столицы, не переставая, до самой глубокой ночи, но даже гони они во весь опор по двадцать часов в сутки, физически поспеть посетить все особняки и дворцы за несчастные семь дней никак невозможно.
Во-вторых, никто никуда особенно и не торопился. Как я уже говорил: Великого князя Алексея в Санкт-Петербурге не было. Ждали его приезда, чтоб назначить дату похорон Николая, ну и, попутно, надеялись на то, что его позиция перевесит чашу весов в какую-нибудь сторону.
Полагаю — зря они так многого ждали от князя-фрондера. Это там, на севере, в Романовске, Алексей Александрович бог и царь. А здесь, в столице, его политический вес… не то чтоб никакой, но уж точно не особенно великий. Всему виной… или причиной — выбирайте на свой вкус — конечно же, Любовь. К фрейлине императрице Марии Александровны, Сашеньке Жуковской. Ну, помните? Той самой томной красавице, что присутствовала на памятном знакомстве с окружением Никсы в библиотеке Аничкова дворца.
По началу — любовь запретная и обществу петербургских бездельников понятная. Ибо за, так сказать — материализацию чувственных желаний, Великий князь Алексей, по примеру отца, с его Катенькой Долгорукой, готов был бороться. Даже под угрозой лишиться всего того, что знал с детства — высокого титула и безбедного существования. И будь Николай столь же строгим Государем, каким был, по рассказам старых царедворцев, его дед, Николай Первый, все могло бы окончиться куда более печально. Алексея бы услали в жутко важный вояж в какие-нибудь дали дальние. А Сашеньку, вместе с заметно округлившимся животиком — плодом тайной связи — выдали бы за престарелого генерала в провинцию. Сунули бы в колыбельку стандартные двенадцать тысяч ассигнациями фрейлинского приданого, да и услали бы в какой-нибудь Тамбов.
Может и к лучшему, что Никса выказал себя разумным и милосердным Государем. Мало кто знал, кроме непосредственных участников инцидента, что решение подсказала Мария Федоровна, а Николай лишь пошел навстречу горячим просьбам дражайшей половины. Алексей был готов на все, ради любимой. И уж, конечно, не мог себе позволить отказаться от предложения поехать с супругой и маленьким ребенком к черту на рога, на край света, к студеному морю, строить новый город-порт для Империи.
Вот и выходило, что Великого князя в Петербурге помнили и жалели. Но к его мнению вряд ли стали бы прислушиваться. А жаль. Я подозревал, что Алексей, хотя бы из чувства благодарности, высказался бы в пользу Дагмар.
А пока «провинившийся» морганатическим браком князь преодолевает разделяющие Романовск и Санкт-Петербург тысячи заснеженных верст, у нас было время на упрочение своей позиции.
Обычная, ничем не примечательная ресторация, на не особенно посещаемой вельможами улочке. И действительный тайный советник, товарищ первого министра Империи в цивильном платье. Я, попивавший крепко заваренный чай в ожидании Куломзина, чувствовал себя участником какой-то шпионской игры. С другом вполне можно было переговорить и в моем уютном кабинете. Слава Богу, до всевозможных электронных средств подслушивания и подглядывания современная наука еще не доросла. А тайных проходов внутри стен с отверстиями, через которые чуткое ухо могло расслышать произнесенные вполголоса слова, в первом этаже Старого Эрмитажа никогда и не существовало. Собственно планировка отведенных под Комитет Министров помещений не предполагала не отмеченных на планах ниш.
Да и хватило ли терпения у обладателя того чуткого уха дожидаться, пока мы соизволим выговорить что-то крамольное? Мы и так с Анатолием Николаевичем, так сказать: подолгу службы встречаемся несколько раз на дню. Какой наш разговор окажется достойным для донесения? Пятый? Двенадцатый? Тридцатый? И, тем не менее, для этой встречи мы сговорились на совместный обед в «Фантазии». Вроде как — не у всех на глазах.
Смешно конечно пытаться скрыться, затеряться в полумиллионном городе, в котором каждую хоть сколько-нибудь значимую персону знают в лицо. Непременно найдется какой-нибудь глазастый, способный опознать во мне «того самого Воробья», а в Анатолии — «Этот, который — зять министра Замятина».
До сего дня, Куломзин не причислял себя открыто к моей партии. Такой вот парадокс нашего городка! Толя часто бывал в моем доме на обедах и ужинах, считался у нас непременным участником всех семейных праздников и торжеств, и в это же время часто спорил со мной на службе, вплоть до отписывания жалоб и меморандумов непосредственному начальству. То есть — председателю Комитета, Великому князю Александру, который и считался покровителем управляющего делами канцелярии. Личные отношения высшим светом в политике в расчет не принимались.
Но эта, как бы — «тайная» — встреча, при умелой подаче в нужные уши, могла здорово повлиять на положение Куломзина. По сути, она могла означать как попытку смены патрона, так и секретные, подковерные переговоры приверженцев Марии Федоровны с группировкой князя Александра. Однако же, не смотря на мои предостережения, Толя все-таки настоял на совместном обеде. И именно в тот день.
А уж место назвал я. На самом деле, я не был завсегдатаем столичных заведений. На самом деле, я и бывал то лишь в двух ресторациях Питербурга — у дяди Карла и в этой вот «Фантазии». Да и то в последнюю захаживал лишь в том случае, если нужно было встретиться с Иринеем Михайловичем Пестяновым.
Ну не в Зимний же мне Варешку звать! Он в столице гость не частый. Преподает в московском императорском училище судебных приставов высокое искусство сыска. Пишет и издает под псевдонимом «Генрих Вайнер» детективные романы. Воспитывает четверых детей и в политику не лезет.
Можете себе представить Варешку, живущего спокойной жизнью московского обывателя?
Вот я, допустим, с трудом. Отлично помню, как загорались глаза этого прирожденного сыскаря, в предчувствии интересного дела. Драгоценный мой Ириней Михайлович с тех пор, как бы выразиться получше — заматерел, что ли. Добавил лишний пуд в пояснице. Обзавелся этакой, присущей высшим армейским и флотским чинам, вальяжностью в движениях. Ну, знаете?! Бегущий генерал в мирное время вызывает смех, а в военное —
