Один в поле воин - Тюрин Виктор Иванович

– Тоже в лоб хотите? – негромко поинтересовался я, при этом показательно постучал кулаком в открытую ладонь левой руки.

– Не-ет, – даже не сказал, а скорее, проблеял бледный тощий парень с запавшими глазами и редкой, куцей бородкой. Второй художник, плотный дядька в разноцветной рубахе и больших роговых очках розового цвета, говорить ничего не стал, а просто попятился, выставив перед собой руки.

Испуганно застыла Маргарет, подруга Марии, тараща глаза на багровое лицо бородача. Она не видела момента удара, так как стояла, глядя в этот момент на картину, зато леди Вильсон круто развернулась, стоило ей услышать оскорбление, поэтому прекрасно все видела и теперь неодобрительно смотрела на меня.

– Как он? – лаконично спросила она меня.

– Будет жить, – ухмыльнулся я.

– Это не ответ, Майкл. Ему врач не нужен? – уточнила она.

– Нет. Я аккуратно его ударил, – тихонько ответил я.

Начала инцидента практически никто не видел, за исключением приятелей пострадавшего. Взывать о помощи никто из них, судя по их испуганным физиономиям, не горел желанием, но стоило бородачу завалиться на бок, как он сразу привлек всеобщее внимание, а еще спустя несколько минут вокруг него собралась небольшая толпа из посетителей, художников и парочки вездесущих журналистов.

– Что случилось? Надо вызвать врача! Я представитель прессы! Что случилось?!

Стоило раздаться крикам, как леди Вильсон схватила за руку растерявшуюся подругу, после чего негромко сказала-скомандовала:

– Майкл, на выход.

Выйдя на улицу, мы немного прошлись, потом посадили Маргарет в такси. Проводив взглядом машину, Мария посмотрела на меня и спросила:

– Майкл, что это было?

– А нефиг обзываться, – буркнул я, глядя в сторону.

Сейчас я даже не отыгрывал упрямого подростка, уверенного в своей правоте, а просто был им.

– Я тебе очень благодарна за то, что ты защитил мою честь, мой мальчик, но больше так не делай. В следующий раз ты можешь так кого-нибудь серьезно покалечить.

– Не волнуйтесь, тетя Мария, я умею соразмерять силу своего удара.

– Очень на это надеюсь, – сейчас в ее голосе чувствовался сарказм, – так как не думаю, что мне понравится ходить к тебе на свидания в тюрьму.

– Так уж сразу и в тюрьму, – буркнул я, уже играя роль подростка.

– Хм. Интересно, что Генри скажет по этому поводу?

Отвечать на риторический вопрос не имело смысла, поэтому я только пожал плечами. Поздно вечером, когда жена после ужина рассказала ему о происшествии, сенатор ничего не сказал, только усмехнулся. На следующий день Мария попросила меня купить несколько газет, но как я и думал, инцидент на выставке прошел незамеченным, не найдя своего отражения даже на страницах желтой прессы.

За неделю до отъезда меня еще раз сводили на выставку картин. На нее, мне уже потом стало понятно, леди Вильсон вряд ли пошла сама, просто она хотела сделать мне приятное. Здесь, в отличие от мазни авангардистов, были представлены работы художников, которые рисовали обложки для многочисленных журналов, в которых печатались приключения, детективы и фантастика. На больших полотнах, развешанных по стенам художественной галереи, частные детективы и американские агенты воевали с инопланетными монстрами, фашистами и пиратами, мимоходом спасая крутобедрых красавиц.

«Сходил на выставку, будто журнал комиксов пролистал», – подумал я на выходе.

– Как тебе выставка, Майкл?

– Здорово! – изобразил я восхищение. – Особенно та картина, где идет высадка десанта на планете демонов! Еще мне понравилось, как нарисовали ограбление банка. Там все друг в друга стреляют! И схватка с пиратами!

– Я рада, что тебе понравилось.

Ей действительно было приятно от того, что она сумела угадать то, что Майклу придется по душе. Мария Вильсон еще не сталкивалась, как Генри, с моей истинной личностью, но как женщина, интуитивно чувствовала, что со мною что-то не то, и почему временами поступки шестнадцатилетнего подростка отдают опытом и хладнокровием взрослого мужчины. У нее даже появилась мысль, что у Майкла может быть психическое заболевание вроде раздвоения личности, и уже совсем собралась сходить проконсультироваться к врачу, но, переговорив с мужем, который посоветовал выкинуть эту ерунду из головы, решила все оставить, как есть.

Наконец наступил день нашего отъезда. Заграничные паспорта со всеми визами были получены, вещи собраны. В последние два дня перед отъездом волнение супругов было настолько явным, что бросалось в глаза. Мария места себе не находила, а прислуга ходила с заплаканными глазами. Супружескую пару можно было понять, ведь они, по сути, бросали все, начиная жизнь с нового листа. Причина резких перемен всегда была сложна и неоднородна, хотя здесь, несомненно, в ее основе лежала смерть их сына.

Думаю, все сложилось спонтанно, при сочетании сразу нескольких факторов: желание Марии уехать на время, любовь Генри к жене и желание президента послать кого-нибудь в Испанию. Сенатор не говорил, чем он будет заниматься в Испании, но, судя по его некоторым словам, догадаться было несложно. Обоих, сенатора Вильсона и генерала Франко, объединяли дружеские отношения и нелюбовь к коммунистам, а длительный срок пребывания говорил о том, что сенатор, скорее всего, станет постоянным представителем Соединенных Штатов при диктаторе Франко.

В отличие от супругов, у меня не было причин для волнения, кроме некоторого сомнения по поводу провоза оружия через границу советской России, так как, уезжая из Лас-Вегаса, я прихватил с собой карманный кольт с тремя запасными обоймами и два метательных ножа. Те сведения о пересечении границы, что я смог получить, имели довольно сомнительный характер. О советской таможне мне рассказал Генри, имевший беседу с журналистом, который побывал в Советском Союзе два года назад.

«Если принять за правду слова журналиста, то таможни, в понимании этого слова, там нет. Вот только прошло два года, и мало ли что там могло измениться. Так как провозить арсенал: на себе или в багаже?»

Я не сильно волновался по этому поводу, но подвести Вильсонов мне очень не хотелось, поэтому остановился на багаже, при этом взял только кольт с запасной обоймой, а все остальное спрятал в своей комнате.

Мы вылетели из Нью-Йоркского аэропорта вместе с официальной делегацией на четырёхмоторном авиалайнере «Боинг 377 “Стратокрузер“». Еще год назад, как рассказал нам один из пассажиров-делегатов, перелет до Стокгольма осуществлялся с двумя посадками, а теперь у современных самолетов возросла дальность полета, и теперь океан пересекался только с одной посадкой для дозаправки.

Уже в самолете выяснилось, что делегация неоднородна, а состоит из двух отдельных групп. Одна группа, состоявшая из четырех сенаторов и нескольких чиновников из Министерства финансов, летела для улаживания с правительством Советского Союза оплаты долга по ленд-лизу. Вторая состояла из чиновников от киноиндустрии и трех юристов-консультантов. Они должны были решить вопрос об отчислениях от проката фильмов, которые показывали в кинотеатрах Союза, невзирая на отсутствие лицензии от правообладателей. Так как у четы Вильсонов нашлись знакомые в обеих группах, что меня ничуть не удивило, я оказался в курсе обеих проблем, но если про ленд-лиз мне доводилось слышать раньше, то о претензиях Америки к советской России по поводу фильмов услышал впервые.

Оказалось, что советская армия вывезла из Берлина, в 1945 году, весь государственный киноархив Третьего рейха, в котором были тысячи фильмов из разных стран. Сейчас немецкие, американские и европейские фильмы шли в прокате во всех кинотеатрах Советского Союза. Год назад американцы уже предлагали советскому правительству купить двадцать голливудских картин, среди которых были как новые картины, так и имевшиеся в трофейном архиве Советского Союза, за один миллион долларов, но получили завуалированный отказ. Спустя какое-то время американцы узнали, что ко всем фильмам из Рейхфильмархива советская власть стала добавлять вступительный титр: «Этот фильм взят в качестве трофея…», они решили послать новую комиссию для того, чтобы окончательно решить вопрос о нарушении авторских прав и об отчислениях за прокат американских фильмов.