Виктор Сиголаев - Фатальное колесо
А пути назад в детство уже нет!
Для всех… кроме меня. Что это, мой приз или мое наказание? Хочется думать, что первое. По крайней, мере, по сиюминутным ощущениям — я счастлив. В данную секунду. И в следующую…
Но стоит задуматься на долгие годы вперед — снова становится страшно. Почему то кажется, что главным моим мучителем и палачом окажется скука. Безысходность всеведения. Тупик всезнайства. Замкнутый фатальный круг. Ни ответа, ни привета. Может, поэтому меня постоянно тянет на рожон?
Вот как сейчас, например.
Толстая, неопрятная тетка в милицейской форме неприязненно разглядывает меня из-под тяжелых, набухших век. Мятая голубая рубашка с потемневшим около шеи воротником, засаленный галстук, ломаные погоны старшего лейтенанта на оплывших жирных плечах. На толстенных ногах — некогда лакированные ботинки общевойскового артикула, которыми тетка нетерпеливо елозит под столом.
— Ну?
«Баранки гну!» — хочется ответить, но говорю другое:
— Родька не причем.
Когда я узнал, что Родиона из компании Юрася прямо из школы повели в опорный пункт за поджог сараев, долго не думал. Просто развернулся на входе и помчался в милицию. Благо, тут рысью пять минут ходу.
— Ну?
— Это не Родька поджег. Это я поджег. Вернее, не я. «Свистулей» попал. Случайно. Простите, тетенька…
Старательно имитирую тупого первоклашку, готового вот-вот расплакаться. У Родиона отец — военный летчик. Служит в Любимовке на военном аэродроме. Не нужны ему заморочки с милицией. А мне, интуитивно чувствую, эта ситуация пригодится.
Родька сидит тут же, в кабинете, и делает мне «страшные» глаза. Ага, значит, Трюху он уже успел сдать. Тогда — план «Б».
— И вообще, я только фольгу принес. А обмотал мальчик. И поджигал мальчик. У меня даже спичек нет. Вот посмотрите.
— Подожди, подожди. Какой мальчик? Трюханов?
— Я его не знаю, тетенька. Он к нам во двор пришел. Я его вообще раньше никогда не видел. А Родьку видел. Это не он…
— Заткнись!
Ничего себе! Общение с младенцами. Стою, хлюпаю носом. Тетка что-то напряженно соображает, теперь неприязненно рассматривая Родиона.
Вообще, первым порывом у меня была идея всех «застроить» через кэгэбэшные связи. Даже открыл, было, рот у дежурного, чтобы назвать код и пароль. Но что-то остановило. Решил поиграть своими силами, благо железный козырь в рукаве все равно остается. А теперь чувствую — как правильно я сделал, что не раскрылся. Не нравилась мне эта ситуация. Что-то было в ней не правильно. Что — не могу понять. Но кожей чувствую.
— Фамилия.
— Моя?
— Твоя, твоя! Как твоя фамилия!
— К-караваев. Витя Караваев.
— Адрес.
— С-сафронова.
— Что, Сафронова? Дом какой, квартира?
— Дом пять. Квартира семь. Второй этаж. Комнаты справа и… справа. Слева бабушка живет. Только как ее зовут я не…
— Да заткнись ты уже! Кхм… Помолчи, мальчик!
Тетка тяжело пыхтя встала, потянувшись достала какую-то папку с сейфа, и, усевшись, стала что-то писать.
Я незаметно подмигнул Родьке. Вид у него был пришибленный. Здорово перепугался парень. Прессовала она его, что ли? Что же тут не так?
Я украдкой глянул на часы, висевшие на стене справа от тетки. До контакта с «Сатурном» оставалось тридцать три минуты. Предполагая, что зависнем мы здесь надолго, я как на уроке поднял руку:
— Можно, тетенька?
— Чего?
— Я с мамой пришел. Она на улице ждет. Можно я ее позову?
— Чего ж ты… Ну, давай… Давай-давай, зови.
Я выскочил из опорного пункта и со всех ног помчался к телефону-автомату за углом. Набрал первый номер из списка. Сработало без «двушки», как я и предполагал.
— Слушаю.
— Это «Старик». Для «Сатурна» — контакт отбой.
— Принял.
Повесил трубку. Побежал обратно врать, что мама ушла, не дождавшись…
* * *Зловредная тетка продержала нас до обеда.
Потом вручила повестки для родителей и отправила восвояси. В школу мы, разумеется, не пошли. Вернее, пошли, но не в здание, а на пустырь за правым крылом.
Я взял у Родьки повестку. Так. Ага! Тетка оказывается, его отца вызвала. Пронникова Анатолия Игоревича. А вот у меня — мать. Вот же, зараза! Ну почему такая несправедливость?
Реально, с батей было бы проще. Он ментов как-то недолюбливает. В отличие от матери, искренне и беззаветно считающей их нашими надежными защитниками. И опорниками.
Помню, даже читать она меня учила по «Дяде Степе» Михалкова. «… Лихо мерили шаги две огромные ноги…». Бр-р. Фильм ужасов…
— Не говори пацанам, что раскололись на счет Трюхи, — сказал я Родьке, сидя на деревянном ящике и царапая веткой в пыли, — скажешь, «лепили горбатого», ничего не видели, ничего не знаем.
Родька глянул на меня с надеждой. Ему было очень стыдно. И страшно.
— Она сразу орать начала. Сказала, на учет поставит. Отца накажут, — он еле заметно всхлипнул, несмотря на свои солидные десять лет, — А у бати итак на службе… Проверки, комиссии… Приходит ночью… В воскресенье тоже…
Вот!
Я понял, что мне показалось странным. Чего тупил так долго?
— Слушай, Родька, а кто в тот вечер Трюху у вас во дворе видел? Ты?
— Когда? Когда пожар у вас был? Нет, не я. Тоха, Исаков Антошка — его одноклассник. Он его и прогнал. Тохе в ту субботу губу ваши разбили за кинотеатром, вот он и злой был. Утром мне рассказывал, как за Трюхой гонялся. А я — Юрасю.
— Тогда главный вопрос, — медленно говорю я, встаю, поворачиваюсь к Родьке и смотрю ему прямо в глаза, — Кто «вложил» именно тебя?
Пожимает плечами.
— Понятия не имею, — задумывается, — ну да, кто-то ведь «вложил»?
— Получается, не «вложил», Родька, — я рассеянно скольжу взглядом по своим каракулям на земле, — это называется «подставил». Только зачем?
Так, так, так.
Варианта два. Первый — «отмазать» Трюханова, второй — «зацепить» Родиона. Равноценно. Мотивы? Деньги? Советский инспектор по делам несовершеннолетних балуется вымогательством? Может быть, может быть. Тогда второй вариант — предпочтительней. У Трюхи отец — мичман, у Родиона — летчик-офицер. Если первый вариант — то «подставлять» можно любого, тогда почему именно Родьку? Как на него вышла эта инспекторша? Сама или кто-то подсказал?
Снова возвращаемся к первому вопросу — кто навел на Родьку? И ко второму — зачем? Считаем, что вымогательство — это пилотная версия. И выходит, что при обоих вариантах ключ — Родька!
— Ладно, Родион, — я протягиваю ему руку, — Не буду ждать пацанов, дела есть. Бывай…
Вяло жмет. Ничего, разберемся, не дрейфь!
Все-таки, почему вызвали у меня мать, а у него — отца?
* * *Старая скрипучая деревянная лестница.
В нашем доме нет бетонных перекрытий, бетонных ступеней. Нет даже ванных комнат. Каждую неделю мы всей семьей через весь город отправляемся к родственникам в Камышах купаться. «Банные» дни.
Дом деревянный, слепленный на скорую руку сразу после войны. Стены из деревянной дранки крест-на-крест, облепленной штукатуркой. Пнешь ногой — сразу дырка. Зато — кирпичные печки, высотой в два этажа. Можно топить и с первого этажа и со второго. Снизу сосед топит — нам тепло. Топим мы — а вниз тепло не идет. Поэтому в наших апартаментах престижным считается жить на втором этаже.
Трюха как раз и живет на втором этаже. В моем доме, только в другом подъезде.
Я решил заскочить к нему домой, чтобы предупредить родителей. У Трюхи нет матери, только отец и бабка. Сам, поджигатель гаражей, наверняка, в школе. Батя на службе, а вот бабуля должна быть дома.
Трюхина бабушка — классная старушка, что называется «мировая». В войну была медсестрой в Инкерманском госпитале. Перед последним штурмом города эвакуировалась вместе с раненными. А как-только город освободили — в первых рядах явилась на стройку.
Никогда не унывает! «Как дела, бабуля?». «А-атлично!»
Стальное поколение! Потомки по-хлипше будут.
Трюхин батя оказался дома. Дверь открыл сразу, как-будто сидел в прихожей и ждал чего-то.
— О! Ты что, Витёк? Вадик в школе.
— Здрасте, Дядь Саша. Я к Вам.
Старший Трюха вытягивает голову и что-то высматривает внизу на лестнице.
— Ко мне? Ну, давай, проходь. Только быстро, я тороплюсь.
На нем черная морпеховская форма, короткие сапожки, берет. Понты, одним словом. Вообще-то он кладовщик на БТК, но «сундукам» закон не писан. В чем хотят, в том и красуются.
Я топчусь у двери.
— Вадик Ваш встрял, — говорю с печальным вздохом, — видели его, как он сараи поджигал.
— Да ты что?
— Ну, да. И менты уже знают… Я в общем-то предупредить хотел. Мало ли что…
Что-то не сильно папу Трюханова зацепило это событие. Топчется нетерпеливо, поглядывая на дверь.
— Ну, ладно, Витёк, давай. Я понял. Смотри ж ты! Гаденыш!
