Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович
Я виновато развел руками.
— Ваша светлость, приношу самые искренние извинения. Я ж не Аскет, вот нечистый попутал выйти в такую чудесную ночь, вдохнуть чистый воздух…
— И пройтись по бабам, — произнесла она с великолепной надменностью.
Я ответил смиренно:
— Духом я силен, но плоть, увы, немощна… Не в том смысле, что немощна, а то уж и не знаю, что подумаете, но не такая стойкая, как мой несгибаемый ни в какую сторону дух. А плоть податлива, грешен, для неё не важно, и то, что бронзовый, и то, что сердце — холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское…
Она нахмурилась, что и понятно, нас с Маяковским никто не любит, вон трое суфражисток вообще брезгливо поджали аристократические губы, только Сюзанна смотрит с сочувствием, но у неё и губы не аристократические, а полные, как спелые вишни, да и притерпелась к моим странностям, что начинают казаться не такими уж и странными.
— Он опоздал только на завтрак, — сказала мягко Анна Павлова, — мы даже заказать ничего не успели. Садитесь, Вадбольский, не стесняйтесь.
Сюзанна охнула:
— Вадбольский может стесняться?.. Аня, я тебя люблю. Какая ты светлая душа!
Я вежливо опустился на крайний стул, вообще-то я не опоздал, но младшие по чину должны везде приходить первыми, так что неудовольствие Глорианы понятно.
Она кратко и чётко продиктовала, кто и что заказывает, даже мне заказала и так посмотрела, что всё понятно, шаг в сторону — попытка к бегству, можно стрелять на месте.
В сторону особо опасной Щели выехали ещё затемно, слабые фары с трудом освещают плохо пробитую несколько часов назад в снегу дорогу.
Когда мы подъехали почти вплотную к Щели, водители даже заволновались, они не защищены мощными амулетами, как суфражистки. Глориана вышла первой, старательно проверила оружие, доспехи и остальное снаряжение, я вытащил из сумки коробочку с четырьмя флакончиками.
Глориана покачала головой.
— Вадбольский, так мы никогда с вами не расплатимся.
— Вы уже расплатились, — сообщил я галантно, — вы как солнце освещаете нашу группу, я чувствую в вашем присутствии благоволение и неописуемый восторг… Глотайте сразу, не раздумывая, мерзость гадостная, зато с первой секунды всё увидите, как только, так сразу. И вообще несколько часов будете на взводе.
— Это как?
— Алертными, — пояснил я. — Бодрыми, никто не заснёт на ходу!
Она нахмурилась.
— Вы не очень-то, Вадбольский, и шуточки у вас не очень…
Ну да, добавил я молча, а торпеда-то мимо проплыла, но сказал смиренно и преданно:
— Делаю всё, чтобы заслужить ваше милостивое одобрение!
Подошли Иоланта с Сюзанной, Сюзанна что-то азартно доказывает принцессе Бургундии, та вскидывает брови, отвечает неспешно и с расстановкой, раньше было наоборот, Иоланта весело щебетала, а Сюзанна всегда с ледяным спокойствием созерцала, иногда небрежно роняла одно-два незначимых слова, скорее для поддержания разговора, чем для активного участия.
Похоже, её с детства приучили жить в ледяной броне, так безопаснее, и только я, не замечающий эти условности, медленно и упорно прогрызаю бреши в её панцире. И вот сейчас она почти человек, смеётся и шутит, ведёт себя активно, даже сама ещё не замечает изменений в себе, но подруги уже заметили.
Глориана перевела взгляд с Сюзанны на меня, приподняла бровь в царственном изумлении, но ничего не сказала, для лидера группы сейчас важнее боевой дух отряда и готовность применить оружие.
А я любовался Сюзанной, рослая, прекрасно сложена, аристократичная по роду, породе и внешности, простолюдинки такими не бывают, дивные голубые глаза, от которых трудно отвести взгляд.
Аристократично одухотворённое лицо с крупными глазами, губами, резко приподнятыми скулами, строгость и сдержанность в каждом движении и взгляде… эх, красотищ-щ-ща.
Конечно, странно и дико, что дочь богатого и влиятельного графа работает у меня, само слово «работает» уже непривычно в отношении молодой графини, но здесь, конечно, повезло благодаря набирающему мощь движению суфражисток и, конечно, что я, как самый хитрый жук, им умело воспользовался.
Так применить бы этот же приём на всей ячейке суфражисток, возглавляемых княжной Глорианой. Конечно, не ко мне на работу, а убедить, что рейды в Щель — это экзотика, а делу подъёма женщин с колен гораздо лучше помогли бы другие действия.
Я вытащил из багажника обе снайперские винтовки, барышни сделали большие глаза, я с церемонным видом протянул обе Глориане.
— Ваша светлость, мне вот подогнали в подарок две уникальные винтовки… Уверен, только для того, чтобы отдал их вашей светлости. Явно сами не осмеливались. Боятся вас даже больше, чем я. А уж как я трепещу, как трепещу!
Она взяла обе, тяжёлые, чуть не уронила от неожиданности, смерила меня подозрительным взглядом, но смолчала и одну тут же передала Иоланте, другую начала внимательно рассматривать, неумело касаясь затвора, спусковой скобы, оптического прицела.
— Давайте, — сказал я, — покажу… Или покажет графиня Дроссельмейер, это для неё как два пальца понюхать. Да-да, я ей новые духи от графини Кржижановской показывал, обнюхалась!
Они с недоверием покосились на Сюзанну, та смотрит с привычно скучающим видом высокорождённой аристократки, даже не повела бровью.
Все трое заглядывали в оптические прицелы, ахали, я передал Глориане патроны, всё ещё не решается зарядить даже под моим неусыпным взором, покатала в ладонях и передала Иоланте, обе по рангу выше прочих графинь.
Когда всё было готово, а ружья заряжены, мною, конечно, я уточнил:
— Заходим?
Глориана после секундного колебания кивнула с очень важным видом:
— Да. А там попробуем… ружья просто удивительные. Но Горчаков сказал, у вас пятизарядные?
— Это не мои, — пояснил я. — Мои пока в секрете. А эти нужно перезаряжать после каждого выстрела, зато эти красивше, заметили? Для женщин же это важно, чтобы красота была во всём, за что вас и боготворим. Даже узоры на прикладах, пыли набьётся, хрен вытрешь. Вот и я о том же. А мои простые многозарядные для простых и неумытых солдат. Стыдно было бы презентовать вашей блистающей светлости.
Глориана повернулась к Иоланте.
— Зря не стреляй. Только когда совсем уверена.
Иоланта зябко передернула плечами.
— Страш-ш-шно! Но постараемся.
Только теперь, глядя на облаченную в доспехи Сюзанну, я ощутил насколько дурное дело придумали суфражистки с этими походами в Щели.
Правда, сейчас высокомерным выражением на её породистом лице меня не обманешь. Да, так надо, это защитная униформа аристократки, её доспех и её оружие, но я знаю и без этой обязательной на людях маски. Умная, несчастная и готовая в любой момент дать отпор.
Она перехватила мой взгляд, спросила с насторожённостью:
— Вадбольский, что-то случилось?
— Да, — ответил я искренне. — А вы в самом деле красивая, ваше сиятельство. И я в самом деле счастлив, лицезрея ваше великолепие.
— Ой, — сказала она и опасливо отступила на шажок. — Сейчас точно бросите в меня камень! Большой и грязный.
— Чего вдруг?
Она ответила со знанием дела:
— Вы же Вадбольский!
— Я могу бросить только своё сердце, — сказал я галантно. — И не в вас, чтобы не забрызгать кровью, сосудами артерий и лимфой, она тоже мокрая и липкая, а вам под ноги, чтобы вы его копытами, копытами, ра-атицами…
Иоланта хихикнула:
— Как мне нравится изысканный стиль Вадбольского!.. Умеет же ухаживать за дамами!
— Вадбольский? — спросила Сюзанна в патетическом изумлении. — Этот сибирский дикарь?
— А он от противного, — сказала Иоланта весело. — Он хи-и-и-и-итрый! И он в самом деле смотрит на тебя, Сюзи, с восторгом, у меня глаз намётан.
Она отошла, весело улыбаясь, а Сюзанна уставилась на меня с великим подозрением в больших голубых глазах.
— Вадбольский!..
— Ваше сиятельство, — ответил я с поклоном, — что делать, меня задевает эта эксплуатация женщины, как человека. Как женщины не жалко, но человек… это звучит красиво, смело и хвастливо! Его нельзя так… откровенно. А графиня Дроссельмейер всё-таки человек, хоть и женщина.
