Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович
— Здоров ты работать, — с уважением прошептал Олег. — Слушай, если не убьют, пойдешь ко мне в экипаж? Ты хоть и в возрасте, но башнером[9] вполне зачислим. Там наука простая — слушай команду, да заряжай побыстрее.
— Прям внезапно лестное предложение, — прокряхтел дед, работая «лопаткой». — В танке я еще не горел, чего не было, того не было. Могу и попробовать. Но тогда, товарищ лейтенант бронетанковых войск, твоему танку придется свершить славный подвиг. Возможно, погибельный.
— Чего это непременно погибельный? Просто победный никак нельзя?
— Нет, я не в смысле упадничества духа. Просто мне так цыганка нагадала. «Покинешь ты эту жизнь небывало, геройски и доблестно. Редкой судьбы ты мужчина» — и смотрит этак пристально, прям в очах черно-жгучих расплавиться можно.
— Гм, это же суеверие. Не то что вредное, но.… Неужели поверил?
— Как не поверить? Не могла она в тот момент врать, никак не могла. Правда, я тогда не особо вдумывался, сгреб ее, стиснул, и это… Мы в тот момент, стыдно сказать, товарищ лейтенант, в кровати были. Уже как бы повторно. Закрепляюще. Это давно случилось, я еще молодым тогда гулял. С тех пор и ищу повод для «геройской и доблестной судьбы». Но всё ерунда какая-то подворачивается.
— Митрич, а ты ведь брехло изрядное. Ну и сочинил, «цыганка, наворожила». Про три карты она тебе ничего не нашептывала?
— Нет, она вовсе не графиней, а дочерью ихнего цыганского барона числилась. Иное происхождение. И внешность. Но жизнь, она странная, товарищ лейтенант. Иной раз и не в такое поверишь…
— Ну… может быть. Я с этой стороны жизнь не очень знаю, — признался Олег.
Митрич утер шапкой разгоряченное лицо, посмотрел внимательно:
— Молод ты, товарищ лейтенант, но не глуп. Молодец. В жизни, может, это самое главное и есть: знать, что не всеведущ, да понимать, что дерьмо и счастье рука об руку ходят. Кто его знает, как обернется, но держи на память подарок.
На шинель шлепнулась угловатая немецкая кобура.
— «Парабеллум», что ли? — Олег нащупал застежку.
— Вроде он. Снял нынче с немца, думал сменять на что толковое, солдату нужное. На спирт к примеру. Но дарю, тебе нужнее, шпалер опять модный.
— Спасибо. Спиртом при случае отдарюсь. Или водкой. Только это… алкоголь до добра не доводит.
— Это верно. Я того и не пью. Не помогает, зачем добро переводить. Я просто так меняться люблю, из интереса, забавное дело, — дед снова заскреб диском мерзлую землю.
Олег смотрел на худое, злое лицо пожилого бойца. Стрижка «под ноль», скулы, нос, уши — всё острое, хищное, почти звериное, даже если щетину не считать. С таким человеком в темном переулке встретишься, до костей проберет. Только ночь под танком — это вообще не городской переулок, тут иное настроение.
Митрич вздрогнул, качнулся к гусенице, в следующий миг по броне прошла автоматная очередь. Закричал немец. Близко-то как.… Снова простучала автоматная очередь.
— Чего они вдруг разорались? — удивился Олег, переворачиваясь на живот и берясь за пулемет.
— Ты немецкий не учил, что ли? Грозятся, плен предлагают. Слышь, лейтенант, нужно на запасную позицию уходить, — прошипел Митрич, поспешно накидывая шинель. — Вон там горка, то не сугроб, а плахи сложил местный кулак-хозяин. Я уже там сидел, нормально.
— Куда⁈ Зачем⁈ — изумился лейтенант Терсков.
— Я те говорю! Я — пехота, у меня чуйка. Ползи! — Митрич закинул через спину «трехлинейку», сгреб остальное добро и по-ужиному пополз под корму, мигом перевалил через бруствер мертвецов…
Покидать защиту «154»-го Олегу страшно не хотелось. Броня лучше любого окопа, внутри танка изрядный бэ-ка, и главное, нельзя покидать не горящую, еще способную воевать машину.
Но оставаться одному не хотелось еще больше.
Полз на коленях и локтях, руки заняты, в глазах вновь поплыло, только подметки ботинок бойца впереди смутно мелькали. Где тот сугроб плаховый?
Сугроб оказался не сугробом, а вроде угла сруба, едва заметного: обтесанные бревна расползлись, внутрь залезть можно.
— Жопу придави, жопу! — шипел уже изнутри Митрич.
Олег, задыхаясь, прополз под плахой, внутри снег оказался утоптан, валялось с десяток винтовочных гильз.
— Какого хрена мы сюда…
В танк бахнуло… разрыв был не очень громкий, но донесся отчетливый хруст металла… нет, даже не хруст, но очень отвратительный звук. Из «154»-го поднялось облачко дыма…
Второй выстрел Олег рассмотрел — прилетело в корму, вспышка, подпрыгнули решетки моторного отсека, через секунду заплясали языки пламени.
— «Фаусты» притащили и бьют, — догадался лейтенант Терсков. — Эх, а я у Михи документы не забрал.
— Я забрал, — сказал, озираясь, Митрич. — Бушлат хотел с парня снять, да там кровища сплошная. Лейтенант, ты башку не высовывай, она черная, приметная. Надо тебе нормальную шапку в запасе иметь.
— Непременно заведу, — пообещал Олег.
Дело было совсем плохо. «Тридцатьчетверка» горела, ближе к усадьбе перекликались немцы. А тут — почти на голом месте, да с двумя дисками — долго не высидишь. Имеются, правда, две гранаты, но толку-то… самое время о шапке думать.
— Вон они — германцы, — пробормотал Митрич. — Негусто, но все наши. А меж тем светает. Слышь, лейтенант, ты сдаваться рассчитываешь?
Олег ответил кратко и сугубо отрицательно.
— Да я к тому, что если в плен согласен — то отползай и грабли задирай. Я позицию не сдам, плахи годные. А сам я в плен не иду, у меня зарок, — пояснил боец, скаля свою сталь.
— «Зарок» у него… что за дурацкие предрассудки. А я просто не сдаюсь и всё, — сказал Олег, дыша на замерзшие пальцы.
— Годно. Тогда я стрельну, — решил Митрич. — Вот те трое к нам флангом повернулись. Удобно. Башку не поднимай, слишком чернеется.
— Да я понял, не глухой. Разве что слегка. Ты лучше с винтовки…
Лейтенант Терсков понимал, что стрельба с пулемета ДТ без сошек имеет сомнительную целесообразность — не такое это оружие. Но было уже поздно — Митрич, оперев ствол на плаху, приложился и без особого выцеливания выпустил очередь в десяток патронов — немцев на фоне остатков ограды видно было отлично.
Двух немцев словно сдуло, третий покачался и тоже рухнул — неужели дед всех троих завалил? Или те двое залегли?
Удивиться Олег не успел, стрелять начали с разных сторон, словно сигнала ждали. Ага, вон они…
Сошки пулемета между плахами стояли криво, целить было неудобно. Лейтенант Терсков услышал, как засмеялся держащий иную сторону «плахового редута» дед, выпуская очередь. Точно псих. Но надежный. Пока живой, с того боку фрицев не подпустит.
Несло клубы дыма с горящей «тридцатьчетверки», застилало пеленой едва начавшую светлеть в рассвете усадьбу. Но со зрением у Олега на сей момент было не так плохо, попрояснилось в глазах, а полный диск пулемета ободрял. Опять же, две гранаты в резерве…
[1] Здесь и далее цитируется стихотворение Михаила Светлова «Гренада».
[2] Сейчас поселок Калиновка. С 1938 по 1946 годы именовался Ауленбах.
[3] Строго говоря, это не перископ, а перископический прибор наблюдения. Командир танка Т-34 образца 1943 года имел для наблюдения командирскую башенку с пятью визирными щелями, на люке — перископический прибор наблюдения МК-4, перископический прицел ПТК-4–7, телескопический прицел ТМФД-7, и две дополнительные визирные щели по бортам башни. На разговорно-танковом языке вся эта немыслимая оптическая роскошь именовалась более кратко и неформально.
[4] ТПУ — танковое переговорное устройство.
[5] Вообще оно не очень Ташкентское: образовано в Нижнем Новгороде, в 1938 году переведено в Харьков, в сентябре 41-го эвакуировано в Чирчик. Но именовалось именно Ташкентским.
[6] ДТ — пулемет Дегтярёва танковый образца 1929 года. Основные отличия: трехрядный диск на 63 патрона, подвижный металлический приклад, съемные сошки.
