Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич
Ответ короля был максимально уклончив, но по моим данным в целом отражал объективно сложившуюся в Швеции политическую ситуацию. Количество сторонников участия в войне и сторонников нейтралитета было примерно равно, и будь обстоятельства иными, я бы, наверное, даже согласился со статусом кво. Вот только упускать шанс поживиться на чужой войне совсем не хотелось.
— Россия может выдать Швеции кредит, в том числе оружием, — предложил я.
— Зачем вам это? — Удивился Густав, — если вы желаете уничтожения Франции, России достаточно просто вступить в войну. Париж будет вынужден пойти на переговоры без промедления, пока русские полки еще не успели взять французскую столицу.
— Нет, — я покачал головой, — все что мы хотели взять с Французов, мы уже взяли, помогать всем остальным ценою жизней русских солдат мы не будем.
— Справедливо, — согласился король, — так чего же вы хотите от нас?
— Не от вас, ваше величество, — я усмехнулся. — Я бы хотел купить у Швеции территорию Норвежского Финнмарка.
— Хм… — Было видно, что Густав переваривает полученную информацию с трудом, — зачем вам эти северные скалы?
В начале 19 века ценность этой земли была мягко говоря сомнительна. Никаких полезных ископаемых там еще не нашли, население составляло три с половиной рыбака, ну а о перспективах освоения Арктики никто еще не будет думать лет сто пятьдесят. Опять же русский суверенитет над Шпицбергеном, который пока еще вполне себе Грумант, после приобретения Финнмарка никто не сможет оспорить даже теоретически, а это в будущем — сотни километров исключительной морской экономической зоны. Единственный же резон, который я смог придумать, и который будет понятен местным — защита северных вод от английских и американских контрабандистов и браконьеров. Именно это я и озвучил шведу.
— Ну и в целом прикрытие наших северных границ.
— Интересно… — Пробормотал Густав, было заметно как у него в голове зазвенели потенциально падающие в казну золотые монетки. Казна Швеции после всех войн последних пятнадцати лет была мягко говоря дырявая, а продать что-нибудь ненужное и вообще чужое — дело с какой стороны ни посмотри выгодное. Особенно если продать задорого. Протестанты они такие протестанты. — О какой сумме идет речь?
— Двадцать тысяч капсульных штуцеров прямо сейчас и еще миллион рублей сверху, после того как Норвегия окажется под властью Шведской короны. Если же не окажется, то штуцера пойдут в рассрочку, скажем, на пять лет.
— Миллион рублей сейчас, в качестве кредита, с правом его погашения за счет уступки указанной территории, — тут же отозвался шведский король.
— Со штрафными санкциями в случае если ригсдаг не одобрит передачу Финнмарка, — выставил свое условие я. — Скажем в виде роста процентной ставки в два раза.
— Согласен… Но вы же понимаете, что я не смогу дать вам окончательный ответ прямо сейчас. — С неба начли срываться первые капли очередного сентябрьского дождя, Густав подставил ладонь и с сомнением посмотрел на нависшую над нами тучу, как бы прикидывая нужно ли уже торопиться или можно еще поговорить. По всему выходило, что если мы не хотим мокнуть, то стоило бы перейти на рысь. — Это зависит не только от меня.
— Понимаю и не требую от вас ответа прямо сейчас. Думайте, советуйтесь. «Попробуйте еще с англичан слупить чего-нибудь», — мысленно добавил я. В том, что шведы не упустят возможности, поживится еще и за счет островитян я был уверен на сто процентов. С другой стороны — в этом благородном деле я их мог только благословить.
Главным же событием сентября в Санкт-Петербурге стало открытие первого в мире коммерческого фотографического салона, предоставляющего услуги всем желающим. Ну тем, у кого есть деньги, конечно.
За прошедшие два года с начала работы над идеей создания полноценного фотоаппарата, мои химики смогли добиться огромных успехов. До десятков мегапикселей камер будущего нам было еще очень далеко, но первые рабочие образцы, способные запечатлеть реальность на твердом носителе удалось более-менее удалось довести до ума.
Самой большой проблемой оказался поиск вещества-закрепителя, которое не давало бы проявившейся на обработанной йодидом серебра пластине быстро выцветать. Без этого под действием солнечных лучей фотографии теряли контрастность буквально за считанные дни. Не знаю, сколько времени понадобилось изобретателям в той истории, чтобы подобрать нужные составы, но мы справились за полтора года. Впрочем, и силы на решение этой задачи были брошены более чем солидные: целый отдел из полутра десятка человек не имел вообще никаких ограничений по финансированию и работал по двенадцать часов в день, но проблему решил.
Хотя, если честно, результат все равно можно было считать в лучшем случае удовлетворительным. Фотографии продолжали выцветать пусть и не так быстро и не до полной потери четкости изображения.
Ну а главным прорывом, который позволил поставить дело на коммерческие рельсы, стала магниевая вспышка. Она, на сколько я помнил, использовалась аж до тридцатых годов 20 века — во всяком случае у Ильфа и Петрова я о ней точно встречал упоминание. Магний давал очень яркую одномоментную вспышку, позволяющую сократить время нахождения перед объективом с десятков минут до нескольких секунд и практически исключить случаи «смазывания» изображения от движения человека. Нет, такие неудачные кадры все равно случались, но тут уже от кривизны рук фотографа больше зависело, чем от техники.
Естественно, одной из первых фотографий, — «светописей», от «писать» «светом», именно такое коммерческое название получила фотография в этом мире, зачем использовать греческий язык, когда можно продвигать русский — сделанной еще до официального открытия салона, стал снимок императорской семьи. Ради такого случая Александр даже мамА разрешил приехать в столицу. Нужно признать, что за прошедшие годы их — да и мои с ней тоже — отношения изрядно сгладились. Марии Федоровне было уже 63, во всю шалило здоровье, а былая тяга к политическим интригам постепенно сошла на нет. Вдова императора Павла давно осознала, что стать новой Екатериной Великой ей не светит, и успокоилась. Это, можно сказать, пошло на пользу всей нашей семье.
Буквально с первого дня, наслышанные о новой чудо-машине, способной автоматически рисовать — писать светом — картины, быстро разнеслась по городу, вызвав немалый ажиотаж. Запись на посещение «светосалона» стартовала задолго до его непосредственного открытия и уже вскоре стало ясно, что одной точкой мы просто не отмахаемся. За зиму 1822–1823 годов было спешно подготовлено оборудование и технический персонал — второе было гораздо важнее, все же в эти времена фотография была куда более сложным процессом нежели в цифровом будущем — для еще двух салонов в Питере и одного в Москве.
Не смотря на достаточно высокую цену фотографических услуг — одна быстрая, фотография стоила целый рубль, а стоимость заказываемых некоторыми семьями фотосессий порой исчислялась сотнями целковых — обусловленную в первую очередь стоимостью производства пластин и общей дороговизной процесса, еще несколько месяцев у нас не было отбоя от клиентов. В мае 1823 года второй салон открыли в Москве, в июне — в Варшаве, в августе — в Риге и Казани. За следующие пять лет фотосалоны открылись в каждом губернском городе России и в некоторых городах Европы.
Причины такой бурной популярности фотографии были кроме культурных еще и насквозь экономическими. До этого запечатлеть себя для потомков — ну или для поднятия ощущения собственной важности, что тоже немаловажно — можно было исключительно нарисовав портрет. Красками. Собственно, именно данное ремесло обеспечивало хлеб многочисленной художественной братии, для которой теперь наступали весьма сложные времена. Один портрет стоил у более-менее приличного портретиста-профессионала от 15 рублей и примерно до бесконечности, верхней планки тут просто не имелось. Нет ничего удивительно в том, что получив более дешевую и простую альтернативу, многие из тех, кто потратить 15–20 рублей на художника просто не мог себе позволить, тут же бросились записываться на съемку в «светосалоны». Понятное дело, после первоначального насыщения рынка спрос на услугу непременно должен был упасть, но вряд ли существенно. Как показала история, люди — при наличии возможностей — могут фотографировать вообще все и практически бесконечно.
