Араб с острова Банда (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Оторопев, я ссадил мальчишку на землю и, чуть хлопнув его по спине, направил к ним.

— Ему ничто не угрожало, — крикнул я по-малайски и хотел добавить, что мы хотели его накормить, но малайский язык я знал не очень хорошо, а фраза звучала сильно двусмысленно, вроде: «хотели делать ему есть».

— Мы хотим торговать, — сказал я, показывая на ткани, мешки риса и ножи.

Женщины подхватили ребёнка и убежали.

— Наши мужчины давно не знали женщин, оранг-кая[1]. У вас есть свободные? Которые могли бы выйти замуж?

— Конечно есть. Но их мало. Всего две руки. Остальные с большими животами. Но у нас все свободные. Не так, как у белых или синцев. Не надо замуж.

— И это хорошо, — сказал я, мысленно рассмеявшись от слов: «две руки».

Мы сидели под навесом, сделанным из бамбука и листьев банана, на толстых, плетённых из того же материала, матах. Моих матросов я уже рядом не наблюдал, как и местных женщин.

— Жаль, что вы не возите с собой своих женщин, — мечтательно улыбнулся вождь, оттопыривая нижнюю губу со вставленной в неё косточкой какой-то птицы.

Плов со свининой вождь, как и все жители посёлка, уплетал быстро, часто накладывая его небольшими кучками на зелёные банановые листья и отправляя оттуда в рот, как с конвейера, подталкивая палочками.

Оказалось, что китайцы не грабили население, и, хоть и скромно, но заплатили за специи. Гвоздику, корицу и фрукты мы сразу погрузили на джонку. Мускатный орех на острове не произрастал. Увольнительный день закончился быстро и при двустороннем согласии. Аборигены и аборигенки оказались гостеприимны и добры, матросы любвеобильны и скромны. Под моим контролем, конечно.

Договорившись со старостой о том, что завтра их посетит ещё одна группа «туристов», мы, согласовав завтрашнее меню, отплыли на рейд.

И на следующий день всё прошло гладко. Даже с большим размахом. В этот посёлок пришли жители соседнего посёлка, и отдых у второй группы расслабляющихся матросов удался на славу. Китайцы не приближали аборигенов, жили особняком, и, естественно, не ловили для аборигенов диких куропаток и свиней, и не готовили из них и драгоценного риса такое вкусное лакомство.

Я рассказал Раулю технологию приготовления плова, но аборигены внесли в неё свои дополнения в виде каких-то овощей и фруктов.

Рауль сказал, что ему их плов понравился больше, чем та горсточка, что я принёс ему вчера.

— Извините, капитан, но я не успел набрать больше. Там столько было народу, что даже не хватило нескольким нашим. Тем, кто задержался у женщин!

За пиршествами мы не забывали пополнять запасы воды, фруктов и засолить свинину. Живых животных в обратный поход решили с собой не брать. Слишком от них на борту грязно. А джонки сияли чистотой плотно пригнанного и отполированного дерева.

Три дня стоянки на острове пролетели, как в великолепном сне. На острове практически отсутствовали москиты и вредные насекомые, летали птицы с радужным оперением и чудесными голосами.

Островитяне, добрейшие люди, были и внешне по-настоящему красивы. У многих из них, при их очень смуглой коже, были глаза с синей, или зелёной радужкой. Женщины обладали точёными, почти идеальными фигурками и прекрасным весёлым характером.

Как я знал из своего времени, учёные так и не пришли к единому мнению, почему у жителей именно этого острова такие изумительные глаза. Тогда считали, что это наследие, полученное от европейцев, но сейчас я видел, что загадка спрятана намного глубже.

За эти три дня я присмотрелся к экипажу и с помощью Санчеса, того шестнадцатилетнего юноши, что вступил в спор с «греком», разобрался с неформальными группами в коллективе. Вернее, коллектива тут было два и в каждом минимум по три группировки.

Санчес с девяти лет жил на кораблях и был обычной «пороховой крысой», как называли мальчишек, приписанных к орудийной команде, и незаменимым трюмным. С его помощью экипаж шкерил[2] от командиров спиртное. Мальчишка мог пролезть в таких узких местах, куда больше пролезть не мог никто. Санчес шкерил не только спиртное, но и иные запрещённые вещи, например, контрабанду.

Когда он вырос, то захотел стать настоящим штурманом, но так как с малолетства был приставлен к пушкарям, к профессиональным знаниям ими допущен не был, так и прозябая на побегушках. Канонирам был удобен такой его статус.

После пленения он стал гребцом на китайской джонке, и доживал свои последние дни, день за днём теряя здоровье. Его долгая жизнь под пайолами в трюмных миазмах не позволили правильно развиться его организму.

С просьбой перевести его в ученики матроса, термина юнга он не знал, он обратился ко мне в первый же день нашего знакомства.

Я, посмотрев тогда на его жилистую, но субтильную фигурку, не соответствовавшую его шестнадцати годам сказал:

— Я обязательно дам тебе возможность научиться морскому делу, Санчо, но сейчас мне надо разобраться с твоими друзьями.

— У меня нет друзей, — понурился он.

— Я имею ввиду тех людей, из которых нам сейчас нужно собрать команду. Нам совершенно не нужны такие баламуты, как те венецианцы. Слово капитана — закон. Ты понимаешь?

— Да, капитан!

— Поможешь мне понять, кто может затеять смуту?

— Что я должен делать?

— Слушать, присматриваться. Расскажешь мне кто, что из себя представляет. Надо отсеять смутьянов и выбрать надёжных.

Тем же самым занимался Рауль и ещё один матрос с каракки с которым у меня завязались доверительные отношения. К концу третьих суток у меня было полное представление о профессиональных и моральных качествах всех вновь приобретённых членов моего экипажа, согласно которомы мы провели переформирование экипажей.

Не всем понравилось мое перераспределение, но люди были сытые и довольные, чтобы роптать вслух. В мои руки попала довольно внушительная казна посла, но ею, абсолютно уверенно, я мог распоряжаться лишь в рамках одной трети. Две трети мы были обязаны сдать наместнику короля. Но и этой суммы было достаточно, чтобы нанять на год ещё пять экипажей.

Однако никого из моряков нанимать за деньги я не собирался.

— Слушайте меня! — Крикнул я, собравшимся на палубе большой джонки людям. — Завтра утром мы отчаливаем и идем на Малакку. Там я сдаю эти корабли, синцев и вас всех губернатору. Как я уже понял, не все из вас хотели бы такой участи. По разным причинам. Поэтому, кто желает, может остаться здесь. В этом райском уголке. Остальные, желающие вернуться на родину или наняться на корабли в Малакке плывут со мной, безропотно выполняя все мои приказания. Бесплатно. Только за еду и провоз.

В толпе раздался ропот.

— Вы поймите, корабли, это моя добыча и если вы откажетесь, и я не смогу их доставить к губернатору, я их просто сожгу. Вас я освободил, а дальше, как хотите, так и живите, но нанимать мне вас не на что. Поэтому, либо принимайте моё условие, либо сходите на берег все.

Толпа загудела, но Рауль вдруг крикнул:

— Мы с тобой, капитан.

Его поддержало сначала ещё человек двадцать, а потом и все остальные, с той или иной долей раздражения. Чтобы несколько разрядить обстановку я добавил.

— Вы поймите, эти корабли мне самому нравятся, но лишь как произведения искусства. Они красивы, — да, но как они покажут себя в управлении мы не знаем. К тому же я обязан сдать их губернатору. Да и не решил я, вернусь ли в Лиссабон, или останусь здесь, купив себе корабль, более понятной для меня конструкции. И тогда лучшим из вас я предложу на нём почётное место. Мне здесь начинает нравится. Тут прекрасные женщины! А что ещё для мужчины надо, чтобы встретить старость?!

Толпа понимающе взревела.

Утром пятого дня мы снялись с якорей.

На джонке вместе с послом, якобы для охраны, я поместил самых отъявленных негодяев или бездельников. На второй парусно-вёсельной джонке за вёсла сели свои, потому что китайцев я всех собрал на первой. Сам я шёл на бывшем посольском корабле.