Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви - Ярослав Маратович Васильев
Воронцов взял листок, некоторое время вчитывался, запоминая имена. Дальше бумага рассыпалась прямо в его пальцах в труху, и Михаил даже не сообразил, какое Никодим применил плетение. Словно магии и не было.
— Благодарю, Михаил Юрьевич. Три фамилии совпадают и с моими подозрениями, кто воду мутит, а вот остальные хорошо сидят, незаметно. Но мы их обязательно проверим, — глаза Никодима Воронцова сверкнули тяжёлым, нехорошим блеском. — Ты, смотрю, ещё чего-то попросить хочешь? Говори, обещаю — останется между нами.
— Никодим Феоктистович, хотел вас попросить подумать вот о чём. Когда виновных найдёте — не решайте дело клановым судом. В измене обвинять — позор на род, так что пусть на каждого найдётся серьёзное уголовное дело, дальше имперский суд и каторга. А там уже по дороге, если будет на то воля судьбы, может и несчастный случай произойти.
Никодим Воронцов задумался на несколько минут. Потом с неподдельным любопытством спросил:
— Зачем? Ты ведь не просто так просишь. Ты умный человек, я это давно понял. А такой вот суд хотя и небольшой ущерб репутации, но будет. Зачем? Убеди меня, я готов выслушать.
— Мы, дворяне, слишком привыкли к безнаказанности. Слишком привыкли, что всё решается внутри клана, а от закона клан нас всегда закроет. Накажет, но — как своего, то есть мягко. И попытка измены отсюда, и полное беззаконие, которое творят многие, особенно из старшего дворянства. Те, кто сейчас измену готовил, они ведь уверены: самое страшное, что им грозит — это пожизненная ссылка в какое-то родовое поместье. Ну будут они сидеть, вино пить, телевизор смотреть да крестьяночек лапать, а жизнь она долгая, может, ещё и снова удача повернётся. А нужно, чтобы помнили — за нарушения закона и интересов семьи и империи голову с них снимут также легко, как с любого простолюдина. Гнева главы клана они давно не пугаются, а вот имперского суда, неотвратимого и жесткого — могут. Да и потом, когда мы уже старшие роды давить начнём, а обязательно ведь придётся давить — пусть боятся. Если уж сам глава Боярской думы сказал, что нарушителей закона даже из своих родичей покрывать своей властью и именем не станет, то вас и подавно на дыбу вздёрнут.
Никодим ответил не сразу. Минут пять сидел, о чём-то размышляя, дальше неожиданно тяжело вздохнул и сказал:
— Старею. Ведь то же самое почти, только другими словами, мне сын и наследник буквально на днях сказал. Страх потеряли, потому что уверены — чего ни натворят, то семья всегда пожурит, но укроет. Вот так и рождаются чудовища вроде моего внука Леонида. Что так смотришь? Да, мой внук был, только я тебе спасибо сказать должен, что не пришлось его своими руками удавить. И отец его тебе спасибо скажет, что сына не пришлось своими руками вешать, падаль такую. И вот как подумать — не мог он меня и своего отца в одиночку обманывать, кто-то ещё из семьи ему помогал. И плевать им, что узнай про них, то всю семью на вилы бы подняли. Старею, жалею, — в глазах полыхнул натуральный огонь. — А гниль в семье калёным железом выжигать надо, пока с одной гнилой ветви всё древо не заболело и не зачахло. Чтобы даже мысли ни у одного иуды не возникло Смуту развязать. И в империи выжигать — до пепла. Придётся — и опричнину возродим. Спасибо, Михаил Юрьевич. Убедил.
Михаил же подумал, что несмотря на повороты истории, похоже, некоторые вещи переменить невозможно. Резня внутри клана Воронцовых всё-таки случится. Только в этот раз проиграют сторонники Леонида.
Глава 17
Дома
Вставать пришлось довольно рано, когда зимнее утро только-только начиналось и было ещё темно. Ехать им больше трёх часов и посередине пути надо сделать пересадку: в поместье Михаил обязан вернуться на своей машине, которая заберёт его прямо с аэродрома. А задержка на сутки между вылетом из Кемерово и прилётом в Москву была, потому что якобы самолёт делал промежуточную посадку недалеко от Екатеринбурга. Приехать же домой надо пораньше, так как запланировано очень много дел, которые очень желательно закончить прямо сегодня же не откладывая.
Из Софьино кортеж свернул не в сторону Кубинки, а к Нарскому заповеднику. Лес вокруг точно онемел, словно боясь неосторожным движением хотя бы одной ветки попортить весь новый, блистающий, как парча, зимний наряд. Ночью прошёл снегопад. Но через стройные ряды деревьев дорога петляла недолго, кортеж выбрался на магистральное шоссе, начался типичный подмосковный пейзаж. Всё было серо вокруг — и будто нахохлившиеся от холода, засыпанные снегом деревеньки, и сугробы на полях и вдоль лесозащитных берёзовых полос, и небо, зимнее, низкое небо, на котором сумерки зимнего утра незаметно переходят в сумерки зимнего дня. Всё было настолько уныло и однотонно, что Михаил сам не заметил, в какой момент уже не глядел в окно, а начал дремать.
Проснулся он оттого, что его осторожно трясли за плечо, а машина уже стоит:
— Михаил Юрьевич, мы на аэродроме.
— А? Спасибо.
Дальше самолёт взлетел, сделал круг и сел на небольшом аэродроме к востоку от Москвы. К слову, точно такой же борт действительно вылетал сегодня из Екатеринбурга. В месте посадки Михаила уже ждал автобус с личными гвардейцами. Служба императорской охраны будет находиться поблизости, но негласно. Михаил же при взгляде на ожидающую их машину восхитился. Вроде всё та же «рысь», которая служит их семье уже полгода. На самом деле первое, что приказал Михаил по возвращении и ещё из Кемерово — немедленно заменить весь автопарк не просто на защищённые машины, а с усиленным бронированием. Камуфляж был идеален, Михаил, хотя и сам приказывал, поверил бы, что это всё тот же прежний микроавтобус, если бы не отсутствовали несколько мелких вмятин левого переднего порога. Он сам их поставил ещё летом, когда не удержался и попробовал один раз лично сесть за руль: оказалось, что управлять микроавтобусом — это даже не трёхтонным внедорожником. Но если точно не знать про подмену и специально не выискивать
