Соколов. Дилогия (СИ) - Хай Алекс

Остальные поклонились. Я же рассматривал незнакомца. Невысокий мужчина средних лет с благообразным ликом, какие писали на византийских иконах. Глубокие выразительные глаза, аккуратно подстриженная бородка на вытянутом лице. Одет дорого, но скромно, словно человек не желал привлекать к себе лишнего внимания.

– Разрешите представить, – Корф указал на незнакомца. – Григорий Сергеевич Салтыков, придворный лекарь Ее Императорского Величества. Ваше высокородие, прошу.

Ирэн чарующе улыбнулась и подала руку лекарю.

– Рада знакомству, ваше высокородие.

– Польщен знакомством, Ирина Алексеевна, – лекарь поцеловал руку Ирэн и обернулся ко мне. – Полагаю, вы знаменитый Михаил Николаевич Соколов?

Я немного смутился.

– Верно, это я. Видимо, слава идет впереди меня. Рад знакомству, Григорий Сергеевич.

Лакеи помогли гостям снять верхнюю одежду. Ирина тут же взяла инициативу в свои руки.

– Прошу за мной, Григорий Сергеевич. Я отведу вас к тетушке.

Салтыков приятно улыбнулся, и мне показалось, что его глаза почти физически залучились теплым светом. Словно при его появлении в доме стало немного уютнее. Очень странное ощущение от присутствия человека. И сила в нем была странная… Ничего опасного, но мощь ощущалась. У Коли Сперанского было по‑другому, Коля был более колючим, быть может, из‑за юности и шалящих гормонов. А этот Салтыков внутренне сиял, словно майское солнце.

– Разумеется, ваше благородие, – лекарь перебросил саквояж из руки в руку. – Вальтер Макарович сказал, что вашу тетушку беспокоят последствия ментальной травмы…

– Да, все верно. Я расскажу по дороге.

Ирэн увела Салтыкова наверх, а я остался наедине с Корфом и Алексеевым.

– Что ж, прошу в библиотеку, господа, – улыбнулся я и жестом пригласил их войти в боковые двери.

Слуга незаметно скользнул за мной и, удостоверившись, что на небольшом столике было все необходимое для небольшой трапезы, удалился.

– Спасибо, что так быстро привезли лекаря, Вальтер Макарович, – первым делом сказал я. – Ирину это очень утешит.

– Мы все переживаем за здоровье твоей наставницы, Михаил.

И все же, думалось мне, что именно Корф стал причиной трагедии, что произошла с Матильдой. Слишком уж он увивался возле Штоффов, что с его широким кругом обязанностей сочеталось с большим трудом. Причем я не замечал, чтобы там был какой‑то выраженный эротический интерес. Скорее отеческий. Матильда и Корф больше походили на закадычных друзей. И я остро чувствовал вину Пистолетыча всякий раз, когда они с Матильдой оказывались рядом. Эта вина, это сожаление словно витали в воздухе и казались неуловимыми, но остро их ощущал.

– Тогда перейдем к делу, – я жестом пригласил гостей рассесться и удивился тому, что уже вел себя в этом доме совершенно по‑хозяйски. Привык. – Насколько я понял, есть новости о Васильеве?

Алексеев метнул вопросительный взгляд на начальника, словно просил разрешения взять слово, и тот кивнул. Помощник извлек из кожаного портфеля тонкую папку – картонную, прошитую красными нитками – и передал мне.

– Что самое занимательное, Васильев тебе не солгал, – сказал Корф. – Он действительно являлся младшим дознавателем Тайного отделения.

– Тогда почему…

– Читай, – Пистолетыч указал на папку.

Я открыл папку и уставился на документы из личного дела. Увидел фотографию Васильева. Здесь он был на несколько лет моложе, в мундире при полном параде и на фоне имперского флага и герба. Официальное фото для личного дела. Пробежавшись по строкам, я вскинул брови.

– И правда. Но в Москве…

– Именно. В момент своего появления в Петрополе Васильев находился в официальном отпуске. О его планах в родных стенах, разумеется, ничего не знали.

Может тогда и аудиториумец был настоящим? Тогда появлялся смысл забирать пуговицу…

– Итак, мы имеем сотрудника московского филиала Тайного отделения, который спелся с неизвестным служителем Аудиториума, чтобы… Чтобы что? – уставился я на Пистолетыча.

Корф вздохнул.

– Этого я пока сказать не могу.

– Они следили за нами, Вальтер Макарович. И явно не собирались атаковать. Более того, у меня сложилось впечатление, что их, наоборот, прислали нас защитить. Васильев сказал про пулю – в нас стреляли. Затем встречная машина и мужик с “Колобками”…

– В вас и правда стреляли, – сказал Алексеев. – Автомобиль уже осмотрели специалисты.

– И Васильев явно хотел установить личность тех, кто на нас напал, – добавил я. – Иначе зачем ему записывать мои воспоминания на артефакт? И что с его автомобилем? “Сильвией”.

– Это его личный транспорт, – ответил Алексеев. – Автомобиль уничтожен.

Корф, так и не притронувшись к напиткам, подался вперед.

– Михаил, я вынужден снова просить тебя об услуге. О неприятной процедуре…

– Хотите считать мои воспоминания.

– Да. Чтобы проверить версии, нужно понимать, кем был второй. И нужно увидеть лицо нападавшего.

Примерно такой просьбы я и ожидал. И даже морально подготовился к очередной вспышке боли. Корф, в отличие от Великого князя, деликатностью не отличался.

– Согласен, – ответил я. – Но пока не начали, скажите, пожалуйста, а в Отделении действительно есть психометристы? Ну те, кто считывает образы с предметов…

Алексеев и тайный советник удивленно переглянулись.

– Откуда ты о них знаешь? Это очень редкая специализация. На стыке ментализма и артефактологии.

– Васильев упомянул. Сказал, намеревался показать пуговицу психометристам. Но мне думается, он просто хотел заговорить мне зубы. Или нет?

Мой вопрос, казалось, слегка озадачил Пистолетыча.

– Во всем Петрополе всего четверо таких специалистов высокого уровня, – медленно выговаривая слова, словно тщательно подбирал каждое, ответил он. – Один – член императорской фамилии, второй работает в Аудиториуме, а остальные служат у нас.

– Маловато для такого большого города, да еще и столицы, – удивился я.

– Мало кому конфигурация силы позволяет овладеть этим ремеслом. Кроме того, исторически сложилось, что психометристов обучают не в Петрополе, а в Константинополе. В южном Аудиториуме Магико есть целый факультет.

Всего четверо на всю Северную столицу…

– Странно. Ремесло ведь очень полезное.

– Но опасное, – возразил Пистолетыч. – И еще психометристы, увы, долго не живут. Во время работы им постоянно приходится принимать стимуляторы, чтобы разогнать сознание и увидеть больше, чем могут обозреть глаза. Во‑первых, это дорого. Во‑вторых, от подобного регулярного воздействия страдают и разум, и тело. Поэтому тридцать пять лет для психометриста – уже пенсионный возраст. Чем более редким даром мы обладаем, тем дороже за него приходится платить, Михаил. Мало кто соглашается добровольно укоротить себе жизнь.

– Но, выходит, у нас все‑таки есть возможность проверить какой‑нибудь объект у психометриста.

И тогда, получается, Васильев и здесь мне не солгал. Удивительно.

– Было бы что проверять, – мрачно отозвался Алексеев. – Пуговицу‑то забрали. А она могла многое рассказать…

– А если все же найдем владельца?

– Вот для этого я и прошу тебя позволить считать твою память, – напомнил Корф.

– Что ж, приятно, что мы мыслим примерно в одном направлении, – криво улыбнулся я и подошел к тайному советнику. – Приступайте к пытке, ваше превосходительство.

Алексеев уступил мне место на диванчике и тут же воспользовался возможностью уткнуться в телефон. Казалось, секретарь Корфа просто прирос к своему устройству. Вечно что‑то строчил, смотрел и отправлял.

Я сел рядом с Корфом. Менталист положил руки мне на голову.

– Помнишь, как помогать?

– Конечно.

Расслабиться и получать удовольствие, ага. Впрочем, стиль работы Пистолетыча не предполагал никакого кайфа. Стараясь не думать ни о чем, кроме вчерашних событий, я открыл разум и позволил силе Корфа скользнуть в мои воспоминания. Услужливо показал ему сцену погони, аварию и все, что было дальше.