Артист (СИ) - Никонов Андрей
— Моё? — Кольцова ненадолго задумалась, — это вот моё. По городам ездить, разных людей фотографировать, стройки всякие, цеха и заводы. Ну и ведомство иногда просит сделать что-то несложное, разговоры послушать, или проследить за кем-нибудь. Или вот как сейчас, надо нам с тобой Федотова на откровенность вызвать, послали меня. Когда в Москве сказали, с кем работать придётся, я отказаться хотела. А потом всё думала, как к тебе подойти, что сказать, разговор вот этот себе представляла и в голове проговаривала. Но ты молодец, сам всё устроил. Кстати, ты зря Малиновскую поймал.
— Почему это?
— Её же все ненавидят. Я с этой компанией уже неделю провела, и эта стерва даже меня достать успела. Ведёт себя как барыня недорезанная, всё ей не так, других ни в грош не ставит. Разве что Охлопков был до недавнего времени, кстати, тот ещё фрукт, она кое-как с ним себя прилично разговаривала, а как уехал, вообще сдерживать стало некому. Позавчера заставила оператора восемь раз одну сцену переснимать, потому что, видите ли, тень не так на лицо упала. Не удивлюсь, если эту доску кто-то подпилил.
— Надо проверить, — серьёзно сказал Травин.
— Шучу. Всем хочется поскорее доснять этот фильм, и на отдых, а если с ней что случится, ещё на месяц затянется. А у меня сроки чётко поставлены, к концу месяца я этого Федотова должна другому сотруднику передать, а сама уехать. Ходил уже к нему?
— Вчера, только его на месте не было. Но если сейчас повернём на Анджиевского, то можем и застать.
— Отлично, — Лена провела рукой по волосам, поправила фотоаппарат, — поступим просто. Я зайду отправить телеграмму в редакцию, как раз причина есть, а ты будешь рядом стоять и сверлить этого Федотова глазами. Ну а дальше по обстоятельствам, если он тебя узнает, скажешь, что я твоя новая знакомая. Не узнает, получу от редакции задание об их почте написать, но тут непонятно, клюнет он или нет.
Сергей покачал головой. Затея Меркулова не нравилась ему с самого начала, он ещё тогда сказал, когда отдавал бумаги, что выглядит это очень подозрительно — через десять лет появляется знакомый человек в нужное время и в нужном месте, и тут же лезет дружбу возобновить. На что чекист ему ответил, мол, Травин — только маленькая деталь в чётком плане советских органов, и всё уже продумано заранее. И вот теперь оказывается, что этим продуманным чётким планом является Кольцова, молодая мать, недоучившийся следователь и начинающий фотокорреспондент.
— Авантюра полная, — сказал он, остановившись перед тяжёлой дубовой дверью с металлическими клёпками и медной ручкой, — может, лучше сначала всё обдумать?
— Какой-то ты слюнтяй стал, Травин, — Кольцова потянула ручку на себя, — раньше не сомневался, а сейчас как интеллигент дохлый.
Пятигорское почтовое отделение обслуживало только город и близлежащие станицы, и подчинялось окружному Терскому почтамту, который находился на станции Минеральные Воды, поэтому штат его был небольшим. На количестве телеграфистов это не сказывалось, нужды населения, предприятий и особенно отдыхающих, которые любили слать телеграммы по поводу и без, обслуживали три человека. Федотов выходил на 12-часовые смены каждые вторник, четверг и субботу, садился за буквопечатающий телеграфный аппарат инженера Шорина и связывал Пятигорск со всей страной и заграницей. От постоянных ударов по клавишам болели пальцы, спина ныла, застывшая в одном положении, но Федотов свою работу любил и ни на что бы её не променял. Телеграфом он заболел ещё во время войны, а после ранения пересел за машинку окончательно. Это время он вспоминал с ностальгией, стартстопными аппаратами не пользовались, в ходу были ключи и азбука Морзе. Тогда действительно для передачи текста нужно было прикладывать усилия, теперь же работа телеграфиста сводилась к работе машинистки. Но особая атмосфера, создаваемая бумажными лентами, треском механизмов и особым языком, на котором он общался с сослуживцами, всё равно оставалась, к тому же мимо него проходили тысячи чужих жизней, с их радостями и заботами, требованиями и слезливыми жалобами. Всё это люди доверяли телеграммам, а значит, и ему.
В четверг, 20 сентября, Федотов отметил, что посетителей на почте стало немного меньше. Значит, сезон заканчивался, и отдыхающие потихоньку разъезжались по домам. Местные жители телеграфом пользовались редко, выручали только учреждения, у тех поток корреспонденции шёл круглый год. Появление Травина телеграфист проморгал, он ковырялся отвёрткой в машинке, пытаясь наладить ход клавиши.
— Товарищ, мне бы телеграмму отправить, — раздался приятный женский голос.
— Да, секунду.
Федотов наконец-то впихнул штифт на нужное место, отложил шило, отвёртку, вытер руки платком и повернулся. Перед конторкой стояла молодая женщина, черноволосая, с глубокими синими глазами и высокими скулами, очень похожая на польскую артистку Полу Негри. Она смотрела чуть в сторону, словно немного косила, отчего взгляд выходил загадочным и чуть неземным. Рядом с ней высокий молодой человек в рубашке с бледно-красными пятнами разглядывал интерьер.
— Телеграмму.
— Простите, конечно, — телеграфист подсчитал количество знаков, пометил карандашом знаки препинания, — с вас рубль пятнадцать копеек. Обычная или молния?
— Молния.
— Тогда ещё тридцать копеек. Вот квитанция, получите. Извините, молодой человек!
— Да? — Травин перестал разглядывать стены и столы и повернулся к Федотову.
— Ваше лицо мне определённо знакомо. Мы не встречались раньше?
— Возможно, — Сергей протянул руку, — только не помню, где. Я ваш коллега, из Пскова, начальник тамошней почтовой конторы. Зовут меня Травин Сергей Олегович.
— Ну конечно, — Федотов хлопнул ладонью по столу, — так и есть. Вы Серёжа Травин, простите, что так по-простому, сын Олега Станиславовича. Мы служили вместе в авиаотряде, вы тогда совсем ещё юношей были, но уже выше многих на голову. А ну, посмотрите-ка внимательнее, представьте меня без очков и с роскошной шевелюрой.
В подтверждение своих слов телеграфист снял очки в толстой оправе и провёл руками по лысине.
— Простите, что сразу не узнал, — Сергей изобразил лёгкое недоумение, — конечно, поручик Федотов, на «Илье Муромце» летали, я этот аэроплан обслуживал одно время вместо Чуликина. Точно помню — как завидовал, когда вы в небо поднимались, отец вас очень хвалил. Последнее, что слышал — будто сбили германцы.
Федотов вздохнул, высунул голову, чтобы убедиться, что других посетителей нет, откинул конторку — он сидел в коляске, тощие неподвижные ноги, согнутые в коленях, сложились на одну сторону.
— Как видите, списали подчистую, до недавнего времени надежды не было. Но здесь, в Пятигорске, помогли, начал ноги чувствовать, даже пальцем могу пошевелить. Доктор Огильви Александр Николаевич из Бальнеологического лично мной занимается, низкий ему поклон. Ну и занятие это выручает, нашёл себе по душе.
В почтамт зашёл мужчина в кремовом пиджаке и с портфелем, взял бланк телеграммы, обслюнявил карандаш и принялся старательно писать.
— Не удастся поговорить, — огорчился Федотов, — сейчас ко мне пойдёт, сами понимаете, работа. Но мы с вами обязательно должны увидеться. Сегодня и послезавтра служу с восьми до восьми, завтра уезжаю в Кисловодск, а вот в воскресенье совершенно свободен. Сможете прийти к обеду?
— Могу, — Травин кивнул, — я тут на отдыхе. Прислали в санаторий, вот, обтираюсь грязью и радием, здоровье восстанавливаю. Так что я с удовольствием, только скажите, где и когда.
— Сейчас адрес напишу, — телеграфист взял бланк, карандаш, по привычке подчеркнул знаки пунктуации, — пожалуйста, это недалеко совсем. Значит, приходите в воскресенье в два часа, к обеду. И спутницу вашу прошу, если пожелаете. Ну а вдруг что-то не выйдет, предупредите, а если меня на месте не будет, оставьте записку, мне передадут. Но уж постарайтесь, очень рад вас встретить, и хотелось бы нашу встречу продолжить.
