Кайа. История про одолженную жизнь (том Пятый, часть Первая) (СИ) - Александр Алексеевич Иванов
Так говорят, по крайней мере, хотя с прошлого раза лично я ее больше не видел.
Вот тетушка и опасается того, что хозяин этого местечка, слетев с катушек, может сорвать свою злость из-за случившегося с его сыном (уверен, Блумфельдты не думают, будто бы милая Кайа совсем не «при делах») и на нас…
— Все будет хорошо, тетя. — я накрыл ладошкой ее кисть и родственница, услышав мой спокойный голос, успокоилась и сама.
В этот момент авто остановился и, когда дверь открылась, охранник подал нам руку.
— Дамы…
Около часа спустя.
— Это просто уму непостижимо! — зло шипела тетка, мечущаяся по помещению, словно тигрица в клетке.
И ее понять несложно.
Тетка — представительница так называемого высшего общества империи и к подобному пренебрежительному обращению к своей персоне совершенно непривычная.
Мало того что встречал нас один из лакеев этого дворца (причем не главный из них!), а не лично хозяин или кто-нибудь из его Семьи, так еще и заставили дожидаться приглашения пройти к больному в какой-то каморке, даже не предложив чая или кофе…
— Уже целый час тут торчим! — взглянув на свои часы, вновь зашипела тетка, а затем, остановившись, скомандовала мне. — Все, Кайа! Хватит уже! Мы уходим! Не должно Филатовым терпеть такого пренебрежения…!
Она недоговорила, ибо я схватил ее за руку.
— Мила, присядь, пожалуйста. — велел я тетушке, хотя и не повышая голоса.
И когда та послушно села рядом, зашептал.
— Видишь виртуальную камеру? — я посмотрел на устройство, наблюдающее за происходящим в помещении.
И тетка, тезка Прислужницы любовницы Государя, кивнула, проследив за моим взглядом.
— Все это — демонстративное пренебрежение нами. Но, тетя, разве ты ожидала чего-то иного, учитывая то, зачем Генрих Карлович потребовал в любовницы своему сыну кого-то из нашей Семьи, а также позорище, произошедшее здесь на Рождественском вечере? — ровным и успокаивающим тоном, как взрослый с ребенком, поинтересовался я.
— Нет, конечно, иного я и не ожидала. Но все равно! — уткнувшись взглядом в пол, ответила та, а затем очень тихо добавила. — Провинциалы…
Тетке, женщине чрезвычайно мнительной и гордой, как и любой другой из нашей Семьи, нестерпима мысль о том, что все происходящее — лишь для того, чтобы посильнее уязвить и унизить Филатовых. И она предпочла об этом не думать.
Забыть.
А я возьми и напомни, отчего настроение ее якорем пошло на дно.
— Мы пришли проведать моего…приболевшего, так сказать, будущего любовника. — продолжил я далее. — Это мой долг, а твой — сопроводить меня. И это значит, что мы станем смиренно ожидать тут до тех пор, пока наши будущие родственники, уважаемые, безусловно, не соизволят наконец пригласить нас пройти к Александру.
Тетка только недовольно буркнула нечто вроде: «уху», но метаться по помещению более не стала, предпочтя ожидать в сидячем положении. Ее лицо перестало выражать злость и сделалось тревожным, а поэтому…
— Мила… — я ей улыбнулся, — если не беспокоюсь я, то зачем это делаешь ты?
И правда, то, что меня прямо с ходу не поволокли в местную пыточную (или в разделочную…), дабы задать «парочку вопросов», а-ля «где те микросхемы, Кайа?» и «кому ты успела обо всем этом рассказать?», уже внушает некоторый оптимизм. И значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, как там пел Цой.
— И снова ты права… — закрыв глаза и выдохнув, ответила та, а затем на ее лице появилась улыбка. — Вообще-то, это ведь я должна тебя сейчас успокаивать, а пока что наоборот получается.
Около пяти минут спустя.
То ли Блумфельдты промурыжили нас ровно столько сколько и собирались, то ли им это просто перестало доставлять удовольствие после того, как тетя и я спокойно и безо всякой нервозности дожидались приглашения пройти к больному, но…
— Барин просит вас! — в дверях объявился тот же самый лакей, который встречал нас у парадного входа.
— Милая моя, черное тебе определенно к лицу! — шепнула мне на ухо тетка, когда я кинул взгляд в зеркало на свое черное, в знак траура (к сожалению, траур по другому Александру, не по тому, к которому мы приехали), «макси» платье.
Большая светлая комната, оформленная в китайском стиле.
В комнате, в которую привел нас лакей, находилось четверо: старый Блумфельдт; безумная «серая мышка», Лара; медицинская сестра, поприветствовавшая вновь вошедших и теперь занимающаяся капельницей; и сам мой потенциальный любовничек, не так давно едва не переставший (Лара, благодарю за твою ревность!) быть таковым…
— Я рада… — мое созерцание Александра прервала «серая мышка», обратившаяся к нам крайне ехидным тоном, — что Филатовы наконец-то нашли время лично посетить моего мужа! Добро пожаловать в наш дом!
— Прошу прощения! — тут же ответил той я, чуть склонив голову. — Но вы же наверняка слышали о том, что…
Я сделал многозначительную паузу, однако Генрих Карлович ее прервал.
— Лара, как женщина влюбленная, ничего из происходящего вокруг сейчас и не замечает толком… — охрипшим голосом произнес старик, — прошу не обижаться на ее невежливость. Как здоровье ваших приемных родителей, Кайа Николаевна?
Он не только сделал акцент на слове «приемных», но и неактуальным теперь уже отчеством меня назвал. Старый козел!
Я на мгновение зажмурился и сжал за спиной кулачок, успокаивая расшалившиеся эмоции.
Находиться сейчас в обществе садистки-психопатки и ее свекра, самого жуткого, наверное, маньяка-педофила в современной здешней истории, мне, мягко говоря, неприятно, но…
Играй, Кайа, просто играй!
— Благодарю за вашу учтивость. Папа очень быстро идет на поправку и, думаю, скоро уже поправится. А…мама… — я улыбнулся. — Моя мама, пожалуй, отделалась испугом, хотя и не легким, ведь брат, к счастью, никак не пострадал. Я желала посетить своего Александра на следующий же день, но…
На моем лице проявилось извиняющееся выражение, а «серая мышка», услышав мой акцент на слове «своего», была уже где-то на полпути на потолок (практически не фигурально выражаясь), однако старик, предвидя загодя возможную некрасивую сценку, просто взял сноху за руку, не позволив ей устроить балаган.
Прекратив обращать внимание на этих двух потенциальных родственничков и оставив общение с ними на тетушку, я подошел к кровати Александра…
Потенциальный любовничек, наблюдающий за мной из-под полуприкрытых век, был бледен как мел. Небрит. Его лоб покрывала испарина, которую быстрым и ловким движением утерла медсестра…
— Леночка, сходите, пожалуйста, пообедайте. Вас позовут. — велел медсестре Генрих Карлович.
И эта Леночка сочла за благо поскорее смыться, предварительно проверив капельницу.
…трудно даже представить, насколько сильно у него…
— Болит голова? — присев на стул возле него, шепотом поинтересовался я.
Александр прикрыл глаза, соглашаясь.
— Хочешь, чтобы все вышли и оставили тебя в покое? — продолжил шептать я.
И он снова
