Капитали$т: Часть 1. 1987 - Деметрио Росси
И я пошел отдыхать.
Нет, не так. Человек из двадцатых годов двадцать первого века пошел к себе в комнату, в которой нет интернета, телевизора, смартфона-планшета, электронной книги и прочих приблуд. В которой нет даже радио! Вот это я попал, так попал...
Остаток того дня прошел без особых приключений, спокойно и размеренно. Мы всей семьей за каким-то чертом посмотрели программу «Время» — повсеместное внедрение передовых методов хозяйствования, важность ускорения, плюрализм не только в общественной, но и в производственной сфере, как важнейший фактор борьбы за качество продукции, Михаил Сергеевич среди колхозного актива Нечерноземья разносит бюрократию, а новый подход в партийной работе — превозносит и вообще — поворот всей нашей политики к человеку. Короче, полнейший трэш. Что интересно, мой папенька никак не комментировал происходящее. Я заметил одну особенность его организма — как только в кадре появлялся Горбачев с супругой, родитель начинал дышать глубже чем обычно, а по лицу его бежали судороги, будто от скрываемой зубной боли. Как только Горбачев и Раиса Максимовна пропадали с экрана, папенька начинал дышать нормально и судороги мгновенно прекращались. Очень интересно, подумал я. Наверное, отец мой недолюбливает чету Горбачевых. Чутьем старого номенклатурщика чувствует, куда дует ветер. Ладно. Нужно будет изучить этот вопрос поподробнее — поговорить по душам с папенькой. Маменька моя за новостями следила рассеяно. Зато после прогноза погоды оживилась — началась программа «Музыка в эфире». М-да, подумал я. Ну, зато без рекламы. Хоть что-то хорошее. А вот через три года — понесется. От АО «МММ» и до тампонов «Тампакс». Музыку в эфире я уже вынести не мог — отпросился спать.
На следующее утро я поднялся в семь часов и отправился на пробежку. Когда я сказал об этом маменьке, она на несколько секунд потеряла дар речи, а потом развела руками — мол, беги, раз приспичило. Папенька наоборот отнесся к моей спортивной инициативе вполне доброжелательно. И я побежал!
Что могу сказать... Меня хватило на три круга вокруг стадиона. К концу второго круга дыхалка отказала, ноги как будто налились свинцом, а сердце колотилось так, что я сказал — ну его нафиг, для первого раза достаточно. На спортплощадке были турники и брусья, но я решил, что на турнике мне ловить определенно нечего. Вот гантели — разборные, хотя бы от «единички» до «пятерки» мне бы пригодились. Нужно будет решить этот вопрос, сходить в «Спорттовары». А пока я, уставший и вымокший, потихоньку гулял по центральной нашей улице и глазел по сторонам. Город давно проснулся. К стадиону спешили спортсмены от пятнадцати и до семидесяти. Пенсионеры и подростки гуляли с собаками. У дверей шахматно-шашечного клуба уже тусовка — и не спится этим шахматистам субботним утром. Из пельменной, которая так и называется «Пельменная» (креативненько, че...) доносятся запахи, которые напоминают о том, что я еще ничего не ел сегодня. И очереди! Уже очередь за свежим хлебом — в магазин, именуемый «Хлеб». Очередь в «Промтовары» ждет открытия магазина — терпеливо, но чувствовалось в этой терпеливости какое-то тихое ожесточение. И даже небольшая очередь к автоматам с газировкой — к ней я присоединился и получил за копейку стакан газировки без сиропа. Напившись, я отправился домой, разглядывая полузнакомые улицы и людей, очень похожих на людей нашего времени, но в то же время — совершенно других. Люди производили такое... очень противоречивое впечатление. С одной стороны — большинство людей как будто старалось выглядеть максимально неприметно и серо. Реально, какой-то перебор с темными цветами одежды, особенно у старшего поколения. Темные, серые, коричневые кепки, брюки, юбки, кофты, рубашки... В то же время — максимальная простота. Такое ощущение, что старшее поколение одежде если и придавало значение, то очень небольшое. Есть — и ладно. Но вот у молодежи — всё с точностью до наоборот. Стремление максимально выделиться — цветами шмоток, фасоном, прической. Что касается причесок, то складывалось ощущение, что большинство молодых людей дали клятву — никогда не стричься и не причесываться. Захипповали и запанковали. Стиля, как такового, похоже, не было вовсе. По крайней мере, я не заметил его проявлений. Одевались кто во что горазд, кто что смог достать. Впрочем, подумал я, суббота, утро. С чего бы народу так уж наряжаться...
В общем, домой я пришел уставший, но все же полный впечатлениями. До сих пор в голове не укладывалось — я в другом времени. Было уже начало десятого, папенька уже отбыл на службу — похоже, ответственные работники работают и по субботам. А маменька, осведомившись о моем самочувствии и обрадовавшись тому, что ничего у меня не болит, предложила пойти завтракать. Я с удовольствием воспользовался предложением и последовал на кухню, но тут зазвонил телефон. Трубку сняла маменька.
— Алло! Да, Виктор. Да, дома... Сейчас позову... Одну минуту!
Ну вот. Меня к телефону. Какой-то Виктор. А ведь день неплохо начинался...
— Алло! — сказал я как можно более беззаботно.
— Здорово, Лёха, — ответил мне напряженный голос из трубки. — Вышел уже из больнички?
— Вышел, — сказал я. Между прочим, чистую правду.
— И чего думаешь делать? — Звонивший мне человек явно был чем-то озабочен. Еще бы понять, что он имел в виду…
Глава 5
— Разберемся, — сказал я уклончиво, надеясь, что мой собеседник хоть немного введет меня в курс дела. И он таки ввел. Даже больше — телефонная трубка просто взорвалась:
— Да ты что, гонишь, Лёха?! «Штуку» нужно было отдать еще в понедельник! А сегодня суббота уже! Они же нас на счетчик поставят! Они же...
— На счетчик? — переспросил я, собираясь с мыслями.
— А ты думал! Ты пока там в больничке валялся, ко мне уже два раза подходили!
— Кто подходил? — поинтересовался я мрачно. Похоже, Алёша Петров влип в какую-то историю. А разгребать мне. Что ж им спокойно-то не живется, номенклатурным деткам?!
— Кузя подходил! — нервно ответил мой собеседник. — И с ним еще двое, не знаю, как их там... Интересовался, за бабки, когда мы внесем.
— А ты чего сказал?
— А что я скажу?! Как есть, так и сказал. Ты на больничке, а бабки у тебя. И без тебя я решить не могу.
— А он?
— А что он?! Сказал, что хана нам, если
