Цена империи. Фактор нестабильности - Тарханов Влад

Почти час покоя, за время которого смог перебрать множество вариантов улучшения денежного состояния моего родного государства. За это время и чуток попустило. Затем достал из сейфа тетрадку, в которую мы с Сандро заносили идеи по экспресс-обогащению. Несколько страниц были уже заполнены, отдельные пункты вычеркнуты, как неэффективные или трудноисполнимые. Сейчас же я вспомнил случайно прочитанную главу романа «Императрица», относящегося к жанру альтернативной истории, весьма популярной на многих легальных и пиратских электронных библиотеках. Там попаданка из будущего в тело и сознание моей прабабушки, то бишь императрицы Екатерины II, загрузила своих фрейлин работой по срезанию драгоценных камней, в изобилии покрывавших бесчисленные платья почившей в бозе Елизаветы Петровны. Таким способом главная героиня намеревалась закрыть бреши в финансировании флота и Академии наук. Иронично усмехнулся. На столе у меня лежала записка, в которой значилось, что из платьев покойных государынь драгоценные каменья весьма споро перекочевывали в распоряжение двора и шли на побрякушки и украшательства очередного поколения Романовых. Не надо считать предков дурнее себя! Самым важным и самым сложным был проект передачи всех приисков из концессий и частных рук в руки государства. Слишком много спорных вопросов и слишком сильно взвоют сильные мира сего. А без наведения порядка в золотодобыче так и алмазы Якутии разворуют быстрее, чем мы начнем их добывать. Нет уж, тут нужно создание концерна, в котором будет очень серьезная силовая структура, осуществляющая контроль за добычей столь важных ресурсов. По плану, через пару минут ко мне должен зайти Менделеев и занести черновик сметы, блин, опять проклятые деньги, – по строительству опытового бассейна. А память из будущего уже заботливо подсказывает сумму – миллион рублей, но не ассигнациями, а золотом! Не успел подумать, как в обоих ушах на уровне подсознания загремели куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст» в одновременном исполнении еще не родившихся Муслима Магомаева и группы «Агата Кристи». Причем постоянно звучала одна и та же строка: «Люди гибнут за металл!» Желая максимально отложить неприятную тему, я предложил пришедшему Дмитрию Ивановичу почаевничать и немножко перекусить. С наслаждением попивая ароматный и сладкий напиток, в котором великий химик великолепно разбирался и предпочитал только китайские сорта чая, мы отдали должное и бутербродам. Поедая третий или четвертый сандвич с сыром, я кое-что вспомнил и по-дружески попенял Менделееву, что тот игнорирует нашу договоренность о непременном патентовании всех изобретений, не только сделанных его подчиненными, но и личных достижений. Дмитрий Иванович едва не поперхнулся, и пришлось сперва оказать ему первую помощь путем постукивания кулаком по спине, а потом покаяться в том, что сие обвинение было частично шуткой.

– Видите ли, Дмитрий Иванович, мне тут сорока на хвосте принесла весть о том, что вы помимо неоспоримых заслуг в физике и химии, еще и изобрели рецепт необычайно вкусного сыра. Так могу ли я, как искренний поклонник сего продукта, надеяться, что на моем столе, как и на столах миллионов россиян, появится сыр «по-менделеевски»?

Далее мы оба дружно рассмеялись, а то, что Дмитрий Иванович оценил шутку и не обиделся, было подтверждено торжественным обязательством оформить необходимые документы и надзирать за изготовлением на сыроварнях Верещагина. Главный научный советник и консультант императора всея Руси успел приноровиться к моему стилю работы и перестал удивляться и задавать сам себе риторический вопрос: «Но, черт возьми, как?!» Закончив трапезничать, мы приступили к обсуждению дел технических и финансовых. И начал Менделеев с жалобы на капитана первого ранга В. П. Верховского, назначенного адмиралом Поповым представителем от Адмиралтейства для участия в строительстве опытового бассейна.

– Понимаете, Михаил Николаевич, что сей офицер, обладающий недурственными техническими знаниями, одновременно явно одержим маниакальным синдромом. Во-первых, он уверен, что все вокруг жулики, и требует предусмотреть покупку самых дешевых материалов, а заказ на оборудование и приборы размещать не там, где их лучше делают, но где меньше запрашивают плату. Во-вторых, неукоснительного повторения британского проекта, вплоть до цвета стен, я уже не говорю о конструкции механизмов. В итоге мы рискуем построить заведомо устаревший бассейн, который будет требовать постоянных ремонтов. Я пытаюсь объяснить сему горе-вояке, что скупой платит дважды, так он чуть ли не за кортик хватается. Прошу вас, Михаил Николаевич, избавьте нас от такого куратора проекта. Жалко, что Степан Осипович убывает по служебной надобности, с ним-то мы уже общий язык нашли.

«Так-с, понятно, – подумал я. – Похоже, вырисовывается конфликт типа „генерал Лесли Гровс и Роберт Оппенгеймер“ образца 1880 года. Придется разруливать, ибо иначе получится то, что было в реальной истории с бассейном: мы его слепили из того, что было».

– Хорошо, Дмитрий Иванович, ваше замечание принимается, и если мне не удастся убедить Владимира Павловича изменить отношение к сему проекту, то придется его заменить. Но пока давайте рассмотрим остальные вопросы…

Разговор продолжился еще почти час, и когда он уже подходил к концу, в мой кабинет не вошел, а влетел растрепанный и разгоряченный Сандро, отмахиваясь от дежурного адъютанта и секретаря толстым книжным томом, на коричневом корешке коего можно было прочитать: граф Л. Н. Толстой «Война и мир».

– Папа, мне нужно срочно сообщить тебе важную вещь, – начал он с порога, но, заметив Менделеева, чуток смутился и извинился: – Простите, Дмитрий Иванович, но я не знал, что отец не один.

А вот такое поведение недопустимо. И сейчас следовало публично, но очень тонко отчитать своего сыночка. Кстати, давно мечтал это сделать, ибо мой дражайший учитель, разместившийся с максимальным удобством в теле и сознании Сандро, иногда позволял себе лишнее в разговорах и действиях. Но хвала небесам, сие происходило обычно без свидетелей. Ну что же, приступим к экзекуции.

– Присаживайся, сынок, – с обманчиво теплой улыбкой начал я отеческим тоном. – Позволь на секунду взглянуть на книгу. Что тут у нас? «Война и мир», роман, том четвертый. Взгляните, Дмитрий Иванович, как бежит время. Мой Сандро уже читает романы, тем паче самого графа Толстого. Похвально, весьма похвально.

Менделеев, который отлично понял мою игру, охотно меня поддержал:

– Да, Лев Николаевич великий писатель, кудесник слова. Но позвольте полюбопытствовать, что же вас так встревожило и поразило, юноша? Поле битвы Аустерлица или описание первого бала Наташи Ростовой? Признаться, когда моя супруга перечитывала сцену смерти князя Болконского, то просто расплакалась. Да и я, чего греха таить, немного прослезился.

Сандро покраснел, ибо давненько академик Коняев, а точнее его память и душа не подвергались подобной экзекуции. А тем временем воспитательная работа продолжалась.

– Сандро, как человек военный и к тому же артиллерист, я бы не советовал тебе полностью доверять тому, что пишет граф Толстой, ибо порой его гениальное перо делает непростительные ошибки. Во всяком случае, упаси тебя бог изучать историю России и Отечественной войны по сему роману. Для начала постарайся прочитать трактат Авраама Сергеевича Норова «Война и мир 1805–1812 с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника». Это написал человек, который лично бился на Бородино и потерял там ногу.

Сандро попеременно то краснел, то бледнел, но молчал и явно не собирался покидать мой кабинет. Тем временем Дмитрий Иванович, который сам имел сына, вежливо решил откланяться и оставить нас наедине. Едва он покинул кабинет, мой отпрыск метнулся к двери, убедился, что она надежно закрыта, и перешел в контратаку:

– Ну что, ученичок, покуражился? Отвел душу? – яростно, но не громко прошипел он. – Хотя… – он на мгновение замолк, явно прислушиваясь к своим мыслям и ощущениям, – каюсь, и я был неправ. А теперь, как говорил Фемистокл: «Бей, но выслушай!» Мы попали в прошлое не нашей ветви истории, сам это знаешь, отличий есть достаточно. А вот что я сумел обнаружить, читая Толстого. Смотри сам, здесь в томе четвертом написано, что губернатор Москвы граф Ростопчин погиб, когда поджигал свой дворец в поместье Вороново. Я позволил себе некую вольность и обратился к твоему секретарю Витте с просьбой перепроверить эти сведения, ссылаясь на твое задание по написанию доклада о войне двенадцатого года. Кстати, он полностью поддерживает твою оценку о той вольности, с которой Толстой относится к отдельным историческим фактам. Но в данном случае граф не соврал. И более того, при пожаре и взрыве дворца погибла и жена Ростопчина, и почти все дети, а в нашей реальности она дотянула до 1859 года. Единственным наследником сего имения остался его сын Андрей Федорович Ростопчин, родившийся за год до вторжения Наполеона. Его загодя отправили с кормилицей, воспитательницами и прочей свитой в Калугу, где проживала Александра Ивановна Протасова, вдова сенатора Протасова, отца его матери. То бишь к тетушке. Когда он вырос и вступил в права наследования, то не пожелал восстанавливать сгоревший дворец, от которого остался лишь фундамент.