Золото Колхиды (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Слушает голос
И прелестный смех.
У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться:
Лишь тебя увижу — уж я не в силах
Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро лёгкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный.
Специально эти строки я никогда не учил, запомнились сами-собой, благодаря прослушиванию одной старой пластинки.
— А откуда в таком глубоком прошлом знают о скромной лесбиянке? — спросила тень. Я бы сказал — с удивлением в голосе. И что тут сказать? То, что это Сапфо, я мог лишь предполагать. Наверняка в Элладе жили и иные поэтессы, но, кроме Сапфо, я ни о ком больше не слышал. Однако, если женщина открыто говорит о себе, что она лесбиянка — так это точно Сапфо. Не та эпоха, чтобы устраивать каминг-аут, признаваясь, простите за тавтологию, в принадлежности к сексуальному меньшинству. Могут и камнями побить… Впрочем, поэты всегда жили по иным меркам. Спрашивается, что взять с человека, живущего в мире грёз и фантазий? Им многое прощают.
Но откуда её тень здесь взялась? Она ещё и родиться-то не успела, не то, что умереть. И жила она в веке так шестом или пятом до нашей эры, а у нас, вроде бы, ещё тринадцатый. Да, для Сапфо мы глубокое прошлое. Ну и что? Сама-то как сюда затесалась?
— Скажи-ка лучше, а как ты сама оказалась в прошлом? — ушёл я от ответа. — И отчего твоя тень здесь, а не на Елисейских полях?
— А меня выгнали, — горделиво сообщила она. — Гадес, как только меня увидел, сразу затрясся, затопал ногами, и заорал — мол, пошла прочь! Я и пошла. А что я могла сделать, слабая женщина, да ещё и призрак? А идти в прошлое, в будущее — какая разница? А выход из царства Гадеса неподалёку, на той стороне пролива.
На той стороне пролива?.. Интересно, это не рядом ли с Коктебелем? Волошин считал, что неподалёку от его усадьбы как раз и располагается вход в царство Аида. Я бы легко представил Максимилиана Волошина общающимся и с Сапфо, и с Эсхилом. Но спросил другое:
— И за что это тебя выгнали? — и, удержавшись, чтобы не захихикать. — Неужели решила соблазнить Персефону?
— Персефону? — удивилась тень поэтессы. — А к чему мне соблазнять женщину, если на свете столько мужчин? Я бы с гораздо большим интересом соблазнила Гадеса. Видный мужчина, красивый, да ещё и бог. Но зачем богу подземного царства старуха с седыми локонами и морщинистым лицом? Любая тень готова выполнить прихоть хозяина, но зачем ему это?
Любопытно. Но она же сама сказала, что лесбиянка? Ах я, ворона, а не герой будущего мифа! Лесбиянка — это же всего лишь жительница острова Лесбос, безо всяких там извращений!
— Так всё же? Почему тебя выгнали? Не так-то просто покинуть подземное царство, — настаивал я. — Например, супруге моего знакомого поэта и музыканта это не удалось.
— Гадес ценит мои стихи, но знает, что, будучи тенью, забывшей прошлое, я не смогу ничего сочинять. Поэт может писать только о том, что он чувствует. А что можно чувствовать, забыв прошлое? Зато здесь, в царстве олимпийцев, я могу подсказывать поэтам нужные строки.
— А тебе не будет обидно? Ты подбираешь слова, выстраиваешь их, а славу получит кто-то другой?
— Какая разница, кто написал стихи? — пожала плечами тень Сапфо. — Главное, чтобы они дошли до своего слушателя или читателя. Но стихи лучше слушать, и если ты их читаешь на папирусе — читай вслух.
Точно. Кто-то из древних поэтов называл Сапфо десятой музой. Значит, она даёт вдохновение сочинителям? Попросить, что ли, чтобы она и меня на что-нибудь вдохновила? Впрочем, не надо. Ещё только гекзаметров мне не хватало! Может, её с Гиласом познакомить? Пусть парень сочиняет любовные вирши, авось, лишний раз его с корабля не выбросят. Или без толку?
— А отчего ты попала в прошлое, а не в будущее? — спросил я. — Наверное, тебе было бы интересно знать, что станет с твоими стихами?
— Гадес предложил мне самой выбрать. Я подумала, и решила, что в будущем мне делать нечего. Судьба моих стихов, конечно, меня волнует. Но смотреть, как кости моей дочери, а затем внучек, смешаются с пеплом погребального костра?.. Нет, я уже однажды такое видела: когда мне было шесть лет, я своими руками собирала прах своей матери, и складывала его в урну. До сих пор мои ладони — пусть они бестелесны, хранят жар того огня… В двадцать шесть лет я собирала прах своего мужа, а в старости, совсем недавно, я стояла и смотрела, как вдова моего брата и его дети, зажигают его погребальный костер… А ещё у меня остались ученицы, самые мои любимые.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Сапфо, оказывается, была замужем и имела дочь? А ученицы, это кто? Греческая женщина, поэтесса, дожившая до старости… Как это до старости?
— А разве ты не сбросилась с Левкадской скалы из-за несчастной любви? — поинтересовался я, а потом спохватился. Какую глупость спрашиваю! После возвращения я изучал карты Древней Греции. Левкадская скала находится неподалеку от Итаки, а остров Лесбос — почти рядышком с Троей. Далековато пришлось бы плыть, чтобы броситься в море — скалу можно отыскать и поближе. Там, в Элладе, сплошные скалы. Выбирай любую.
— Я даже не знаю, где эта Левкадская скала, — призналась поэтесса. — Но если бы я с неё сбросилась, Гадес не стал бы со мной и разговаривать. Бог подземного царства не любит тех, кто приходит к нему сам, раньше времени. У каждого человека, пусть он и трижды поэт, должна быть жизнь, отмеренная богами, и прерывать её насильственным путем — тяжкое преступление.
Я и не знал, что в древней Элладе такие строгости. Читал же, что некоторые мужчины, дожив до шестидесяти лет, собирали на пир друзей, и принимали чашу с ядом. Или это тоже миф? А вот если человек ушёл воевать, зная, что его убьют — он не самоубийца? Взять ту же Троянскую войну. Ахиллес ушёл на Трою, хотя и знал, что оттуда уже не вернется. Ладно ещё умереть, сражаясь за Отечество, а воевать из-за женщины, которую даже и не похитили? Елена вполне себе добровольно сбежала, прихватив золото Спарты. Но опять-таки скажут — воля богов! Ещё как-то читал про поэтов Древней Греции. Один из аэдов, которому отказала женщина, начал писать глумливые стихи против неё и её отца — так они оба удавились от позора. Интересно, и кого должны наказать боги? Самоубийц — или того, кто довёл их до самоубийства?
А Сапфо опять начала вспоминать своих девочек, которых она обучала в фиасе. Как я понял, это нечто вроде пансиона для благородных девиц. Если бы поэтесса придерживалась тех э-э-э… либеральных взглядов, то какой родитель отдал бы туда дочку?
— А чему ты их учила? — заинтересовался я. — Чтению и стихосложению? Или прясть и ткать?
— Прясть и ткать девочек должны учить матери, или служанки. Чтению и стихосложению, да, учила. А ещё я их учила не бояться будущего мужа.
— Как это?
— А так. Девочка живёт дома, в семье, а потом её отдают чужому дядьке, который сразу же заваливает её в постель. Разве не страшно?
— Страшно, — согласился я.
— Так вот, для начала, девочка должна понять, что её муж — это тоже человек…
Я хотел задать ещё несколько вопросов, но тень вдруг засобиралась.
— Мне пора, — заявила она.
— А куда тебе спешить?
— Сейчас подует ветер, что отнесёт меня в Элладу. Хочу посмотреть, как выглядит мой родной остров, на котором меня родят через сотни лет.
Я не успел и глазом моргнуть, как ветерок, набежавший со стороны моря, поднял тень Сапфо, и унёс. Что ж, пусть летит на свой остров. Может ещё увидимся и поговорим о воспитании детей. А нет, так ничего страшного.
Глава 6
Новости с Олимпа
Полночи проболтав с тенью ещё не родившейся поэтессы, я проспал. Проснулся от голосов и от чавканья. Могли бы и потише, никакого сострадания к спящим! Боги, блин… Высунув голову из шалаша, обнаружил, что их количество увеличилось — у костра вольготно возлежал Гермес, а его сандалии висели в воздухе, устало шевеля крылышками.