Червь - Антон Лагутин
— Я уже вызвал полицию, — он ставит на стол термос со своим ужином; как правило — гречка с вонючим мясом. Окидывает себя взглядом и, увидев крупицы гречихи на своей любимой жилетке, начинает их смахивать.
Мне кажется, что мои губы успели побелеть от злости. Адреналин начинает брызгать в мозг короткими струйками, словно из водяного пистолета. И тут происходит экстраординарное событие, ранее такого не происходило, я бы точно запомнил. Он подрывается со своего стула и начинает тыкать в меня пальцем, приговаривая:
— Ну ты и мудак! Ты хоть знаешь, что ты наделал?
В моей голове срывается плотно сжатая пружина и кидает меня на моего босса. Я подлетаю к столу, хватаю термос и со всей силой замахиваюсь. Гондон даже ничего не успел сделать, лишь обосрался от моей дерзости, превратившись в глянцевый манекен дешёвой витрины. Даже руки не вскинул, когда его же термос проломил ему череп.
Всё произошло быстро. Бац, и он упал, опрокинув стул. Бац, и его ручная сучка начинает так сильно визжать, что у меня аж уши закладывает. Встала возле меня, прижала ладони к своим побелевшим щекам и орёт как оголтелая, словно случилось что-то страшное. Пришлось её заткнуть.
Я сдёргиваю ремень со своих брюк. Пока она что-то пытается сообразить, кожаный ремень перелетает через её голову и ложиться прямиком на её нежную шею. Резким движением я перекрещиваю свои руки и прижимаю сучку к себе. Чувствую, как бьётся её сердце. Чувствую страх, сменивший её благоухание. Она уже хрипит, на гладком лбу проступили жирные вены. Изо рта, вытянувшегося в форме овала, брызжет слюна. Она даже не сопротивляется. На секунду мне показалось, что ей нравиться. Нравиться, когда перекрывают газ. Я укладываю её на пол. Сажусь сверху и продолжаю душить. Она вся дрыгается. Чёрные слёзы текут по щекам, оставляя за собой дорожку из туши. Красная помада испачкала её острый подбородок. Сейчас она напоминает резиновую куклу с застывшим лицом. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза, а она тянет ко мне свои грабли. Может, хочет достать мой болт и пуститься в пляс? Я готов! Давай, вытащи его! Но нет… А я уже губу раскатал. Она хватается за мои руки и начинает сдирать с них кожу своим дорогим маникюром. Я сжимаю ремень посильнее, и её ногти ломаются, глубоко застревая в моей коже. Миллиметр за миллиметром ремень туго затягивается на её посиневшей шее. Волдыри лопаются на моей ладони, и белёсый инфильтрат прыскает ей на лицо.
С конца капает на пол.
Долбят и долбят.
Всё, я закончил. Пилу я швыряю в усатого таракана, но тот быстро среагировал, и успел юркнуть под холодильник. Пытаюсь встать, но нога так затекла, что у меня аж в глазах потемнело. Перед носом закружили жирные мухи, загудело в ушах. Видимо давление поднялось. А нехер сидеть на корточках по полчаса!
Я заглядываю в коридор и вижу, что двери уже почти пришёл полный пиздец. У меня мало времени, пора съёбывать… Но куда? Думай… Думай… Есть одна идейка, может и прокатит! Живём один раз!
Я беру со стола карандаш, упираю его острый конец в спину моего любимого босса, между ребер, и бью по нему ладонью со всего маху, словно я шаолиньский монах забивающий гвозди руками. Получилось отлично сквозное отверстие. Подойдёт!
— Олеся, — говорю я, — выключайся.
— В-ы-к-л-ю-ч-а-ю-с-ь.
А теперь реще-реще-реще!
Долбят и долбят. Долбят и долбят. Долбят…
Входная дверь моей квартиры с грохотом вылетает в коридор, и я слышу, как она обрушивается на мягкий коврик. Затем слышу вопль: ВСЕМ ЛЕЖАТЬ!
Да лежу я, лежу.
Люди в чёрной форме, с автоматами наперевес затекают в квартиру густым маслом и растекаются по комнатам, громко выкрикивая:
— Чисто!
— Чисто!
— Чисто!
Спасибо! Я старался. Люблю поддерживать порядок в квартире. Ух-х-х-х, ну и работёнка меня ждёт после того как всё закончится. Полы помой, пыль протри, дверь поставь обратно… Забот невпроворот.
Слышу шаги возле ванной комнаты, глухие такие, явно от тяжёлых ботинок. Заскрипела дверь. Пауза. И кто-то кричит:
— Твою мать! Ебаный ублюдок убил его! Срань то какая… — голос юный, с налётом неопытности.
— Ничего тут не трогай! — наставляет второй голос, более мужественный, с хрипотцой. — Оставим это экспертам. Ёб твою мать… чуть не пизданулся!
— Аккуратнее, шеф, тут повсюду кровь. Даже на потолке! А почему нога свисает с края ванны? Не успел отпилить? Мы помешали?
— Да хуй его знает! Что ты меня пытаешь этим? Вот найдёшь его и лично спросишь! Кухню проверил?
— Краем глаза…
— Пойдём, посмотрим. И сколько раз я тебе говорил, не надевай ты светлые вещи на выезд!
— У меня сегодня особый день! И белое мне к лицу.
— Пару синяков будет тебе к лицу, — и начинает смеяться, прерываясь на кашель, — особый день у него… Надеешься, что она сегодня раздвинет перед тобой свои тощие ножки? Ну-ну…
— Да куда она денется! Думаешь, я спрашивать буду? Впихну так, что еще добавки потребует, сучка…
Шаги уходят на кухню.
Неопытный восклицает:
— Дерьмо мне об штанину, он оставил голову на полу!
— Ты только не блевани тут, — хрипит второй, — Стой! Ты куда?
— Хочу посмотреть…
— Стой тут! Оставь это взрослым дядям, — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
— И что ты там хочешь увидеть?
— Хочу понять, чья она!
Раздаётся хлюпанье — видимо, тот, что с хрипотцой, зашёл на кухню, наступая на кровь.
— Аккуратно, — подсказывает неопытный, — не заляпай обувь!
— Мамочка, где же ты раньше была, а? — и снова смеётся, прерываясь на кашель.
Кто-то пробегает вдоль коридора, громко пыхтя. Останавливается у входа на кухню и начинает докладывать:
— Мы никого в квартире
