Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга первая

Тем же вечером свежеиспеченный судовладелец посетил Бринера, которому сообщил, что приобретает свой пароход и хотел бы продолжить совместную работу, но уже на несколько других условиях, как самостоятельный капитан.

Немного подумав, Бринер предложение Арсенина одобрил, поинтересовавшись при этом, как Всеславу удалось приобрести пароход за имевшуюся у него, прямо говоря, невеликую сумму и хватает ли ему средств для оснастки судна.

Обрадовавшись, что разговор свернул в нужное русло, Арсенин в лицах изобразил сцену торга с агентом и тут же попросил Бринера одолжить ему три тысячи фунтов стерлингов сроком на один год для того, чтобы привести судно в порядок и подготовить пароход к походу. Подумав, Бринер согласился, но с условием займа в одиннадцать процентов годовых, что являлось очень неплохим предложением, так как в банке получить такую сумму меньше чем под пятнадцать процентов представлялось крайне затруднительной затеей.

Через полтора месяца Всеслав стал уже полноценным собственником парохода, названного им «Одиссей». Следом за своим капитаном на новое судно перевелись штурман Силантьев и боцман Ховрин. К удивлению капитана, Силантьев отказался от должности старшего помощника, пожелав остаться на должности первого штурмана. Свой отказ Силантьев мотивировал тем, что забот-хлопот у старпома не в пример больше, чем у штурмана, а вот вероятность стать когда-либо номером первым на этом судне равна нулю.

В один из дней, когда Арсенин в очередной раз навестил доки, контролируя ремонт «Одиссея», он обратил внимание на высокого, сутулого, но при этом довольно полного мужчину в потертой рабочей тужурке с нашивками старшего помощника. Мужчина пытался что-то доказать своему собеседнику в цивильном платье, внешне похожему на вальяжного барчука, с таким чувством, что его отвисшие «польские» усы приподнимались к пухлым щекам при особо энергичных выражениях. Остановившись и прислушавшись, Всеслав выяснил, что человек с нашивками старпома доказывает визави необходимость проведения ряда ремонтных работ. Причем усач вносит предложения дельные и правильно аргументированные, а «барчук», напирая на то, что если до сей поры его все устраивало, значит, перемены не потребуются и впредь, на все доводы отвечает отказом. Дождавшись, пока вальяжный господин удалится, старпом сплюнул ему вслед, расправил фуражку, до этого зажатую в кулаке, и, вынув папиросу, стал с силой хлопать по карману тужурки в поисках спичек. Арсенин, сделав несколько шагов, приблизился к старпому, поджег спичку и аккуратно поднес ее мужчине:

— Я вижу, вы в затруднительном положении, сударь. Позвольте вам помочь.

«Поляк» удивленно посмотрел на неслышно подошедшего Арсенина, оценил его капитанские нашивки и, улыбнувшись в ответ, благодарно кивнул:

— Премного меня обяжете. Рад буду составить знакомство с паном.

— В таком случае разрешите представиться: Арсенин Всеслав Романович, капитан трехтысячетонника «Одиссей». — Всеслав, дождавшись, пока мужчина прикурит папиросу, склонил голову в коротком поклоне.

— Политковский Викентий Павлович, старший помощник капитана с речного парохода «Кострома», — в свою очередь поклонился «поляк».

— Вы меня извините, Викентий Павлович, я невольно оказался свидетелем вашей, так сказать, беседы и премного удивился. Не каждый день встретишь человека, дающего столь дельные советы; и уж, слава богу, мне очень редко встречались люди, не желающие относиться к подобным советам серьезно.

— Да вы просто счастливец, Всеслав Романович! — всплеснул руками Политковский. — А я вот вынужден регулярно общаться с этим… представителем директората. Нех ме ясны перун тшасьне![1] Да будь мне куда идти, давно бы ушел, чем вот так, как дурень, перед ослом скакать!

— Если я не ошибаюсь, вы не только старпом, но и поляк? — улыбнулся собеседнику Арсенин.

— Как вы догадались? Неужели следили, матка боска? — широко улыбнулся в ответ Политковский. — Если же всерьез, то я действительно поляк и весьма этим горжусь! И не просто поляк, а шляхтич древнего рода, — гордо вскинул голову старпом, однако тут же снова улыбнулся: — Хотя, впрочем, если главным признаком шляхтича почитается спесь, то вот этим шляхетским достоинством я обделен начисто. Моего отца сослали в Сибирь за участие в восстании. Моя мама русская. Отец женился в Сибири, и, представьте себе, будучи поляком, умудрился воспитать меня как русского! Хотя… а вам, кстати, какое дело до того, что я поляк?! — вновь нахохлился Политковский.

— Конечно, если вы согласитесь на меня работать, я не смогу вам предложить компанию в соблюдении католического обряда. — Арсенин примирительно поднял ладони вверх. — То есть, чтобы вы меня правильно поняли, до того, что вы поляк, мне дело ровно такое же, как если вы родились бы якутом. А вот до того, что вы отличный знаток своего дела, которому новая работа необходима почти так же, как мне — старший помощник, очень даже есть.

Так на «Одиссее» появился старший помощник, и за последующие несколько лет Арсенин ни разу не пожалел о сделанном им в девяносто третьем году выборе.

Политковский не только взвалил на себя огромную часть работы, пока Арсенин и Силантьев рыскали по городу в поисках еще двух штурманов, старпом также привел на судно отличных специалистов Кожемякина Никиту Степановича, который занял должность старшего механика, и судового врача Карпухина Петра Семеновича. И это не считая того, что на пару с Ховриным он занимался набором судовой команды, умудрившись при этом переманить на судно в должность кока повара-японца из уважаемой в порту ресторации. Какие посулы пустил в ход расторопный поляк, осталось неизвестно, однако с известных пор кухня «Одиссея» стала не просто предметом зависти, но и диковиной, повидать которую стремились многие портовые начальники и члены городской управы.

Всеобщими усилиями к началу сентября 1893 года «Одиссей» ничуть не напоминал то унылое судно, купленное Арсениным за полцены. Заново выкрашенный, уверенно сияя обновленными рангоутом и такелажем, пароход, легонько попыхивая трубой, словно бездумный гуляка папиросой на бульваре, подошел к грузовому причалу Морской Компании Бринера, чтобы уйти в первый самостоятельный рейс к берегам Японии.

До наступления зимы Арсенин успел сделать еще два рейса в Нагасаки, после чего был вынужден поставить судно на якорную стоянку и распустить на зиму практически весь экипаж, кроме двух смен кочегаров. Однако к началу новой навигации команда собралась практически в том же составе, а нескольких недостающих матросов наняли в считаные дни. С Бринером Арсенин расплатился в срок, но еще почти два года работал в тесном сотрудничестве с его компанией, переходя на зиму на Индийские линии.

Дальнейшее же их сотрудничество прервалось по воле владельца компании. Причиной тому послужило вовсе не недовольство действиями контрагента, как могло бы показаться, а склонность Бринера к авантюрам, в том числе и политическим. Старый швейцарец принял участие в рискованной политической игре, связанной с корейским престолонаследником, и на фоне возникших дипломатических осложнений с Японией сам посоветовал Арсенину на некоторое время воздержаться от сотрудничества, дабы не дискредитировать себя в глазах некоторых восточных партнеров.

А в 1896 году Арсенин получил ряд предложений от немецких торговых фирм и сменил Японское море на Средиземное и Черное.

Вот так в конце января 1899 года «Одиссей» под командой Арсенина принял фрахт от Стамбула до Мариуполя. Однако шторм на широте Ялты внес в судьбу капитана и его экипажа свои коррективы, и вместо точки назначения пароход с хозяином и командой попал в Одессу.

Кабы знать, к чему в конце концов это приведет, он наверняка постарался бы дотянуть своего «Одиссея» до Мариуполя… Но! Выбор был сделан, и всем давно известно, что прежде чем попасть домой, Одиссей, тот самый, что у Гомера, пережил множество различных приключений, назвать которые веселыми и беззаботными вряд ли у кого язык повернется.

Глава четвертая

Если вы потеряли вещь, которая вроде бы нужна, но не так чтобы очень, тьма народу без нее вполне комфортно живет, будете ли вы ее искать с маниакальным упорством, тратя не дни, а годы без какой бы то ни было гарантии, что найдете? Угу, крайне сомнительно. Вот и я однажды поутру задумался: а оно мне надо? Надо искать этот самый смысл жизни? Солнце вон светит, люди на работу бегут… И многие ли из них, озадаченные ближайшими целями, думают о смысле жизни? Порой, честное слово, так и чешется язык спросить у первого встречного: приятель, в чем смысл твоего бытия на земле? Да, на этой вот самой земле, покрытой травкой, сквозь которую глядят в небо сигаретные бычки и горлышки пивных бутылок? Именно сегодня, в слякотный понедельник, а не в пятницу, когда жизнь приобретает некое подобие смысла, сверяясь с традициями поколений? Ибо другой земли и другого времени у тебя нет и не будет.