Герман Романов - Спасти Кремль! «Белая Гвардия, путь твой высок!»
Моложавый мужчина, подступивший к сорокалетнему порогу, с тоскою посмотрел на свинцовую воду канала, по которой плавали пестрые утки.
Зимы в здешних местах, пропитанных соленой влажностью от подступившего моря, всегда отличались непривычной для Германии мягкостью, и ледяной панцирь редко когда сковывал Нидерланды – «Низменную землю», как называли ее местные жители, или Голландию, по названию самой большой из семи «Объединенных провинций».
– Нет, все кончено!
В который раз мужчина удивился превратностям судьбы – ведь раньше он жил совсем иначе, не замечая обыденных вещей, а сейчас не имел в кармане даже маленького кусочка хлеба, чтобы накрошить его оставшимся зимовать птицам.
Еще бы – три года назад он, Фридрих-Вильгельм, кронпринц Германской империи и наследник престола, старший сын кайзера Вильгельма II, командовал целой группой армий на Западном фронте, имел под рукою свыше миллиона солдат и в одночасье, всего за несколько дней, стал нищим бродягою. Он едва сумел сбежать из охваченной революционным безумием страны, которое и невозможно было представить раньше.
– Проклятая война!
Кронпринц вытер серым полотняным платком лицо, чувствуя, как промокло и отяжелело его пальто от дождя с липким снегом, что шел уже добрый час, и негромко выругался.
За долгие четыре года «окопной» бойни «старый и добрый фатерланд» изменился, став совсем иным. И во всем виноваты подлые изменники, что не позволили закончить войну блестящей победой, подведя могущественную прежде страну к самой чудовищной катастрофе за всю ее историю, перед которой меркнут страдания той вековой давности, когда Пруссию оккупировали войска «маленького корсиканца».
Он вспомнил, как искренне радовался, когда Россия была поставлена на колени, а в ноябре 1917 года там утвердились у власти большевики. И если бы он знал, какая зараза охватит солдат на Восточном фронте, то уговорил бы отца раздавить этих мерзавцев, еще не укрепившихся в Московском кремле. А когда понял, то было уже поздно – революция нанесла удар в спину, и фронт на западе рухнул.
Оставаться в стране было безумием, и он вслед за отцом бежал в Голландию, пожалуй, единственную страну в Европе, что могла предоставить убежище.
Ну не в Данию же бежать на самом деле, где люто ненавидели всех немцев, или в Испанское королевство, до которого было слишком далеко! А больше в Старом Свете не имелось тихих уголков, которых мировая война не затронула бы и где можно было бы получить временное убежище от венценосных «кузенов».
Но и здесь он испытывал чрезвычайную нужду – пусть голландцы не воевали, но морская блокада, что установили британцы, сказалась на благосостоянии местных жителей, родственных немцам по крови, потому и помогавших, пусть и тайно, вести длительную войну.
Ведь не секрет, что на каждого голландца или шведа, от старика до ребенка, пришлось за эти долгие четыре года по целой тонне шоколада (транспорты с продовольствием англичане время от времени пропускали в нейтральные порты), съесть который было просто не под силу даже невероятному обжоре. Понятно, что большая часть поставок сразу же уходила через подставных лиц в рейх, за неплохие, кстати, денежки…
Москва
Трое сидевших за столом дружно посмотрели на Троцкого, их взгляды были разными, он это почувствовал в одно мгновение – сочувствующим, откровенно враждебным и заинтересованным.
В Дзержинском Лев Давыдович видел надежную поддержку, которую они последние три месяца оказывали друг другу, прекрасно понимая, что без взаимной помощи удержать советизируемые территории Германии и Польши просто невозможно.
Ленинская креатура, наркомнац и секретарь ЦК Иосиф Сталин машинально потирал правой ладонью левое плечо, с заправленным под поясной ремень пустым рукавом гимнастерки. Оправившийся от полученного в Берлине ранения, в результате которого ему отрезали руку, молодой грузин стал пользоваться еще большим доверием Ленина и быстро пошел в гору, сосредотачивая в своих руках партийные дела.
Троцкому сильно не нравилось, что в последние месяцы, пользуясь его отсутствием в Москве, Сталин стал выдавливать из аппарата ЦК его ставленников и союзников, но поделать ничего не мог. Единственное, что смог его заместитель по РВС Склянский, так это то, что удержал под своим контролем все перемещения по наркомвоенмору.
Назначенный командующим вооруженными силами, на место застреленного в Берлине Каменева, Михаил Фрунзе не скрывал в глазах застарелой ненависти к председателю РВС – еще со времен победоносного наступления на Восточном фронте против Колчака в 1919 году между ними возникла обоюдная неприязнь, едва не перешедшая в открытую свару. Тогда Троцкий сумел сместить его с поста командующего фронтом, благо авторитетом пользовался немалым.
«Ох, как смотрит на меня, одна злость в глазах!»
И вот теперь аукнулась та давняя ссора, и Лев Давыдович сразу же понял, откуда ветер дует и кто стоит за столь неуступчивой и откровенно враждебной позицией «Старика».
– Наше наступление на Францию сейчас невозможно – части полностью обескровлены, а помощь со стороны немцев недостаточна! Внутренняя контрреволюция в Германии оказалась намного сильнее наших белых, советская власть пока утвердилась только в Берлине, Лейпциге и Мюнхене. За дальнейшее продвижение приходится платить большой кровью, а в тылу до сих пор не усмиренная Польша. И если мы сейчас не бросим на Западный фронт все резервы, то буржуазия понемногу соберет силы и сама перейдет в наступление. Уже сейчас Париж снял все ограничения по Версальскому миру и начал вооружать до зубов немцев, передавая им пушки, пулеметы и ружья в неимоверных количествах. Даже танки и те дают!
Несмотря на полночный час, возбужденная обстановка сделала свое дело – Троцкий говорил на одном дыхании, но воздуха все же не хватило, и он остановился, переводя дух.
Этой паузой сразу же воспользовался Дзержинский – с ним Лев Давыдович ехал из Варшавы в одном вагоне, и они смогли обсудить многое. Времени у них хватило с избытком, ведь дорога от Берлина до Москвы заняла целых пять дней, несмотря на то что поезд являлся литерным и шел вне всякой очереди.
– Нам не до сантиментов, революцию в перчатках не делают! Но чтобы утвердить в Польше советскую власть, нужно истребить панство до последнего человека. Пся крев! Страна буквально засорена враждебными элементами, и так по всей Европе! Если мы потеряем хотя бы день и не усилим натиск, дадим буржуазии передышку, то собственными руками погубим начатое дело мировой революции!
Дзержинский говорил горячо, перемешивая русские и польские слова – его лицо раскраснелось и покрылось капельками пота, глаза горели неистовым огнем фанатика.
Льву Давыдовичу на одно мгновение даже стало жутко, ибо только сейчас он осознал в полной мере, насколько опасен для всех «карающий меч революции». Незаметно, с нескрываемым облегчением выдохнул – пока «железный Феликс» на его стороне, все свершится, как должно, ибо под его неистовым напором никто из присутствующих не устоит.
«Что, проняло?!» – злорадно подумал Троцкий, он почти не слушал председателя ВЧК, но видел, как смешался «Старик», как Сталин задумчиво поглаживает усы и как неожиданно побледнел Фрунзе. И только сейчас Лев Давыдович почувствовал, как по его лицу течет горячий пот.
Председатель РВС достал из кармана белоснежный платок, аккуратно отер лицо и сунул его обратно. Пальцы тут же наткнулись на сложенный листок бумаги. Троцкий вспомнил, что, перед тем как на вокзале сесть в автомобиль рядом с Дзержинским, прибежавший посыльный из штабного вагона принес ему экстренную радиограмму.
Прочитать ее в сгустившихся сумерках Лев Давыдович тогда не смог, да сильно торопились они в Кремль, не желая терять ни минуты и не ожидая, что их вот так враждебно примет Ленин.
Бумага словно обожгла пальцы, Троцкий торопливо развернул листок, впившись глазами в напечатанные строчки. Перечитал еще раз, медленно, не в силах поверить. И задохнулся от чувства пронзительной радости, теплой волной разлившейся по всему телу…
Гаага
– Вы оружейнику Хуго Шмайсеру не родственник, гауптман?
Кронпринц с интересом посмотрел на молодого мужчину в отлично пошитом костюме, что не только не скрывал, но даже подчеркивал военную выправку. Ночной визитер совершенно не пугал – кому нужна жизнь бывшего кронпринца рухнувшей империи.
– Нет, ваше высочество, я ему не родственник, – улыбнулся офицер и добавил со значением: – и даже не однофамилец!
– Вот как…
Фридрих-Вильгельм с интересом посмотрел на нежданного гостя. Сразу промелькнула мысль, что он может быть одним из подчиненных бывшего начальника военной разведки полковника Николаи, где смена фамилии агента являлясь обыденным делом.
– Тогда, я надеюсь, вы позволите мне узнать вашу настоящую фамилию и чин?
