Валера - Dey Shinoe

Валера

Глава 1. Выживший в Муторае

Есть чё-то особенное в посёлке Муторай. Местные угорают, типа «мутный рай». Я с корешем добазарился так клуб выкупить и назвать. Ну, когда бабки замутим. А когда эти бабки замутим — уже никакого Муторая не будет. Об этом местные уже давно говорят.

Посёлок меньше, чем военные заслуги проспиртованного деда. Полтора квадратных метра на пятьсот пятьдесят душ. Я знаю каждую здешнюю собаку, но что более важно — каждая здешняя собака знает меня.

Преследуя двух девятиклассников этим солнечным днём, я жую табак во рту. Эти додики в шапках-пидорках опасливо оборачиваются и шушукаются, покрепче вцепившись в лямки своих рюкзаков. Вряд ли они знают, как я выгляжу, но моё имя уж точно слышали.

Сплюнув пережёванный снюс, я прибавляю шагу и прохожу мимо, когда они притормаживают на пустой остановке. Ссыкуют завернуть в подворотню. Хорошо их всё-таки воспитали мамашки. Может, и выживут в Муторае.

Быстро потеряв интерес к школьникам, я пересекаю дорогу и захожу в магазин. Мой выбор остаётся неизменным вот уже несколько лет подряд с тех пор, как закончил школу. А школу я закончил лет пять назад.

Открыв холодильник, я вытаскиваю жигулёвское и сразу иду на кассу.

— Как житуха, Люб? — спрашиваю я.

Взрослая тётка с перегидрольным каре отвлекается от рассортировки товаров и окидывает меня хмурым взором. Так все глядят, кто в Муторае отбывает от десяточки до пожизненной. Мы называем это «дохлый взгляд». Люба пытается скрыть его, ежедневно измазывая веки яркими радостными тенями, но нихуя лучше от этого не выглядит.

— Ты охуел? — отвечает она чуть погодя, тяжело пыхтя, пока поднимается с корточек на ноги. Лишний вес мешает ей быть девочкой, которой она так отчаянно пытается казаться вот уже шестой десяток. — Какая я те Люба?

— Любовь? — Я обнажаю зубы. Продавщица закатывает глазища и лениво машет рукой, которой может нокаутировать меня не напрягаясь.

— Сигареты нада? — спрашивает она тоном недоступной девицы.

— Надо, — киваю я. — Дашь в долг?

— Даст в долг тебе сверстница, — цокает Любка. — Это не дешёвый бордель, Валер, а магазин. Денег нет — полож пиво на место и дуй в пизду.

— Да на пиво-то я принёс. — Вытащив из кармана мятую купюру, я протягиваю её Любе. Та сразу же выхватывает её из моей руки и пробивает банку. Только после этого она начинает считать сдачу, ловко орудуя длинными ногтями с облупившимся лаком. Мои деньги звенят в монетнице. Люба раздражённо захлопывает кассу.

— Как батя поживает? — любопытствует она, хотя в её голосе больше недовольства, чем интереса.

— Опять в запое, — честно отвечаю я и несколько раз дёргаю за кольцо. Пиво шипит и пенится. Я делаю первый глоток и блаженно выдыхаю. В этой жизни пока ничего лучше не придумали. Расхваленный секс — хуйня по сравнению с этим. Я продолжаю свой рассказ: — Позавчера белку словил. Бродил ошалелый и ёбнулся в люк. Его с утра вытащили, а он обматерил всех и ушёл дальше бухать с собутыльниками.

— Ясно, — хмыкает Люба и отворачивается.

Я и сам не планирую с ней трепаться. Мне есть с кем обосрать своего отца-неудачника.

Сделав ещё пару глотков живительного жигуля, я двигаю на выход.

Несмотря на знойное солнце, ветер дует изо всех сил, поднимая пыль на дорогах и многочисленный мусор, который отсюда не вывозят. Муторай тонет в отходах. Не только производственных, но и человеческих. Сюда в здравом уме не переезжают, и здесь не задерживаются, если на руках появлялись бабки. А бабки в Муторае найти тот ещё гемор. Вдоль теплотрассы стоит несколько заводов, где платят гроши. Вот и получается, что пацаны выпрыгивают из пизды за школьную парту, а после девятого (дай бог, если отсидят) пинком в армию, и сразу после — на завод. С завода домой — за бутылку — так до самой смерти. Я на завод не пошёл. У меня свой путь.

Стоя на пороге магазина, прямо сейчас я смакую пиво и наслаждаюсь видом: Лёха, Коля и Димон щемят школьников, оставшихся испытывать судьбу на остановке. Когда я преследовал их, то собирался предупредить, что на этой улице беспечно лучше не шляться. На ней живут не самые здравые пацаны, а именно: Лёха — Лысый, Коля — Пыльный и Димон — Беззубый.

С кликухами в Муторае не парятся. Достаточно провафлиться однажды или уродиться с дефектом — твоё имя сразу же перестаёт иметь здесь вес.

Я опустошаю остатки жигуля залпом. Нет, всё-таки что-то изменилось в этом пиве. Когда я учился в средней школе, оно было гораздо вкуснее. Сейчас же это просто закос под пиво, а на деле — ослиная моча с дрожжами.

Смяв банку, я иду через пустую дорогу. Где-то там, вдали, виднеется вяло плетущийся автобус.

Я знаю, что должен делать, и не собираюсь медлить.

— Слышь, гондон, у тебя жизни, что ли, бесконечные? — шепелявит Беззубый. Я отголосками улавливаю диалог этих утырков со школьниками, судя по всему, отличниками.

— Но у нас нет денег… — бубнит один из школяров.

— А мы ща проверим. — Лысый хватает одного из мальцов за воротник и начинает нещадно лупить по щекам. Мне никогда не нравился их подход.

Хоть я и ни разу не лучше, чем эти уродцы, но я хотя бы пизжу за дело, а не ради удовольствия. Только это отличает меня от них.

Некоторые в Муторае за глаза окрестили меня «плешивым», но это долгая история, как у меня появился шрам на брови. Другие робко шепчут, что я «справедливость».

Лично мне больше нравится прозвище, которое я получил в армии. Там меня звали ВАЛ. Потому что я делаю всё бесшумно и всегда попадаю в цель.

Смятая банка пива попадает Пыльному в голову. Только он из всей шайки успевает оглянуться, когда я уже лечу в их сторону. Пыльный перепугано вскрикивает и трясёт руками, тормоша Лысого. Тот поздно оборачивается. В его рожу прилетает мой гранитный кулак.Я сшиб несчастного уёбка с ног.Лысый воет от боли, пока двое других кидаются на меня. Судя по всему, сегодня в их карманах пусто: ни раскладного ножа, ни шокера,