Владимир Серебряков - Серебро и свинец

– Не вижу в случившемся трагедии, товарищ Бубенчиков, – упрямо повторил он.

– А это… это… непотребство?! – патетически воскликнул замполит, размахивая руками. – Советские офицеры, позоря свое высокое звание, берут с уходящих в самоволки солдат мзду алкоголем! Да это трибунал!

При слове «трибунал» обвиняемые разом съежились. Собственно, ни замполит, ни гэбист не обладали правом решать их судьбу, но все понимали – к чему придут сейчас спорщики, так и будет.

– Ну зачем сразу трибунал, Николай Марксленович? – успокаивающе проговорил Кобзев. – Товарищи, очевидно, не прониклись важностью нашей миссии, глубиной момента… но их ли в этом вина?

Замполит пожевал губами. Обвинение было серьезное. Ясно, на что намекает Кобзев – дескать, это товарищ Бубенчиков не донес до отдельных членов партии… а кто в этом чертовом контингенте не партийный? Только комсомольцы.

– А нарушение устава? – парировал он. – Устава караульной службы, между прочим, Степан Киреевич? А самовольные отлучки рядового и младшего офицерского состава из расположения части?

– Явление, безусловно, недопустимое, – подхватил Кобзев. – Совершенно недопустимое и безобразное. Но подпадает ли оно под трибунал? Ведь мы имеем дело не с какими-то… неустойчивыми элементами. Участники нашего опыта выбирались весьма тщательно. Мы не можем из-за одного проступка, пусть и позорного, брать под сомнение безупречное прошлое…

– Можем! Можем и должны! – брызнул слюной Бубенчиков.

– Ни в коем случае! – возмутился Кобзев. Им двигало только одно желание – замять дело, ни в коем случае не вынося сор за ограду базы. Если состав контингента начнет меняться, сохранить секретность в случае неудачи будет все сложнее с каждым вырвавшимся за барьер стоячих камней. – А вам, Николай Марксленович, следовало бы проявить немного понимания. Наши солдаты и офицеры живут фактически без связи с родиной, в замкнутом пространстве, точно в подводной лодке, но постоянно в виду Земли. И если даже лучшие, рекомендованные партийными организациями и государственными органами ломаются в таких тяжелых психологически условиях, очевидно, нагрузка слишком велика. Я бы предложил ограничиться дисциплинарными мерами в отношении нарушителей… и пересмотреть линию руководства группировки в отношении увольнительных.

Замполит застыл, побагровев. На лбу его отчетливо завиднелся старый иззубренный шрам от удара кирпичом.

– Следует четко отделять местное население, в целом, несомненно, дружественное советскому народу и армии, – продолжал подхваченный нахлынувшим вдохновением Кобзев, – от угнетающих его феодалов и чародеев, чье влияние на неокрепшие политически умы крестьян мы стремимся преодолеть. Самоизоляция, необходимая на начальных этапах процесса, теперь превратилась в оковы, не дающие нам сделать новый шаг в советско-эвейнских отношениях. Необходимо зримым примером повести прогрессивные слои крестьянства к светлому будущему социализма, и сделать это можно, лишь обеспечив постоянный и повсеместный контакт между лучшими из наших солдат и местными жителями. Я предлагаю разрешить увольнительные для рядового состава и в дальнейшем более гибко подходить к подобным вопросам.

Бубенчиков осоловело помотал головой. В глазах его читалась явственно только одна мысль: «Вот же продувная бестия!».

– Вас, товарищи, – Кобзев царственно обернулся к виновникам, – я не задерживаю. Думаю, ваши дела будут рассмотрены и на собрании партийного актива, и руководством контингента межпространственной помощи.

Офицеры, забыв о всяком достоинстве, ломанулись к выходу, радуясь, что отделались дешево – ничего страшнее выговоров с занесением им не грозило.

– А вы, товарищ Бубенчиков, останьтесь, – мстительно договорил гэбист. – Нам с вами еще следовало бы обсудить… проблемы политпросвещения в применении к текущему моменту.

Замполит покорно опустился на стул. Он понимал, что его переиграли по всем статьям.

А вот чего он не знал, так это того, что Кобзеву хотелось выть в голос. Привыкший быть хозяином положения, гэбист сейчас только казался таковым. На самом деле выбора у него не было. Если не разрешить солдатам ходить в увольнительные в деревню, они станут, как и прежде, отправляться в самоволки. Но так или иначе, а ничего хорошего от постоянного общения советских бойцов с местными Кобзев не ждал. Ну ничего. Завтра бхаалейновцы должны вернуть наконец своего пленника. Это окажет на моральный дух солдат самое благоприятное воздействие.

Глава 12

– Здравствуй, демон. – Моренис просунула голову в полуоткрытую дверь и критически оглядела красного, как рак, голого Толю Громова. – Нет, в дружину Бхаалейна тебя бы не взяли.

Толя беспомощно пожал плечами, пытаясь натянуть штаны, не теряя при этом остатков достоинства. Он уже привык, что в его комнату – для камеры каморка на третьем этаже башни была недостаточно сырой и мрачной – без спросу заглядывают посторонние люди: кто придет поглядеть на демона в клетке, кому-то позарез приспичит спросить его о чем-то. Но это были, как правило, мужчины, и о своем приближении они обычно оповещали топотом шагов на лестнице и бряцанием оружия. Моренис ходила бесшумно, как кошка, и выбирала для появления самые неподходящие моменты.

– Почему не взяли? – поинтересовался он, наперед зная ответ.

– Хлипок, – отрубила целительница. – Тауторикс не заходил?

– Заходил, – кивнул пленник.

Он уже знал, что Тауториксом зовут командира замковой дружины, похожего на Илью Муромца в преклонных годах.

– Тогда ладно, – целительница дернулась было обратно, но передумала. – Ничего не сказал?

– Нет, – покачал головой Толя.

После того как провидец обучил его местному языку, обитатели замка стали меньше чуждаться пленного демона, но вести с ним дружеские беседы по-прежнему были не расположены. Поболтать с ним соглашалась только Моренис, когда у нее выдавалось свободное время.

– Тогда я скажу. – Колдунья решительно ступила через порог. – Да одень ты порты! Стоит, как аист…

Толя покраснел еще пуще и, отвернувшись, поспешно натянул изрядно замызганные штаны.

– Отпускают тебя, – сообщила Моренис просто. Толя присел на койку.

– Как?..

– А вот так. – Целительница пожала плечами. – Владетель решил показать свою щедрость и не взял с вашего воеводы виру. Хотя стоило бы. Так что завтра утром тебя передадут с рук на руки этому… Степану ит-Кирею.

Толя не сразу понял, что она говорит о майоре Кобзеве. Майоре КГБ.

– А… потом что? – спросил он, с трудом ворочая одеревеневшим языком.

– Это уже ему решать, – развела Моренис руками. – Не знаю, как у вас, демонов, принято. У нас пленных дружинников попрекать не принято, даже если за них вира большая плачена. Вот если переметнулся пленник, тогда его старые товарищи добрым словом не помянут… да и то – смотря какому владетелю служат.