Евгений Прошкин - Слой

– А разве у вас есть выбор, доктор? – Печально сказал Немаляев. – Делайте, что говорят.

Врач продолжал капризничать. Немаляев увеличил сумму до тридцати и пригрозил в случае отказа сжечь квартиру – вместе с семьей.

– Если все закончится неудачей… – тоскливо произнес доктор.

– Безусловно. Живым вас отсюда не выпустят. Я могу дать вам гарантии, но чего они будут стоить после моей смерти? Так что мы с вами одинаково заинтересованы.

– Когда последний раз пили? – Буркнул он.

– Пять дней без алкоголя.

– Заранее готовились? Вы, уважаемый, больны. Психически. Хотя, сейчас это модно. Утром завтракали?

– Само собой.

– Много съели-то?

– Так… Вообще, да.

– Прекрасно. Заблюете весь свой евроремонт.

– Это вас забавляет, доктор?

– Утверждает в мысли, что все люди равны. Поверьте, блевать икрой и перловой кашей – практически одно и то же. Сколько вы весите?

– Восемьдесят два.

– Возраст?

– Шестьдесят один.

Немаляев ответил еще на дюжину вопросов, часть из которых, как ему показалось, не имела к делу никакого отношения. Врач тем временем открыл чемодан и выложил часть своего хозяйства на стол. Шприцы и ампулы рядом с пачками долларов выглядели, как стандартная обложка детектива.

– Тридцать минут, – предупредил врач.

– Мало. За полчаса не успею.

Доктор посмотрел на него, как на летающую лошадь.

– Сорок, это максимум. Или нас обоих вынесут отсюда вперед ногами. Так, ложитесь на диван. Он у вас под пленочкой? Это хорошо.

– Почему?

– Отмывать легче. Работайте кулаком. Энергичней. Хорошие вены…

– Мне все это говорят. С детства.

– Просто вас хвалить больше не за что. – Доктор ввел толстую иглу и развязал резиновый жгут. – Не передумали?

– Нет…

Свет мгновенно погас. Немаляев увидел звезды – такими, какими их не видел никто. Крупные и близкие, словно яблоки на дереве, они не слепили, наоборот – дышали ледяным холодом, заставляя его сжиматься в комок и, главное, чувствовать себя комком. Точкой.

– Борис… Борис! Черных! Ты мне нужен!..

Немаляев не знал, действительно ли он кричит, или ему только кажется. Впрочем, это было не важно. Проваливаясь дальше, глубже, в самый холод, он преодолел ту черту, до которой еще хотелось вернуться, и теперь ни о чем не жалел…

Прежде, чем открыть глаза, он заслонил их ладонью – солнце стояло в самом зените. По небу неслись маленькие затейливые облака, но ветра совсем не чувствовалось. Под спиной, угодливо проминаясь, лежал шелковый песок. Впереди ласково бултыхалось бесконечное ярко-синее море.

Нет, это должен быть океан.

Он положил на лицо футболку и заставил себя задуматься. Против пляжа Немаляев не возражал, но все не мог сообразить, как здесь оказался. Он ожидал чего-то другого.

В сознании постепенно стала собираться мозаика, некое подобие объяснения, но пока это было слишком обрывочно и недостоверно.

Пляж – его собственность… Вон от тех пальм и до той скалы – все принадлежит ему. Бунгало из тонких узловатых стволов, крытое почерневшими листьями – явная стилизация, но в пейзаж вписывается идеально. Внутри – огромный холодильник с пивом, с местным отвратительным пивом…

Из леса выходит тропинка. Если по ней подняться на холм… правильно, его особняк. Два этажа, восемь комнат. Не дворец, но жить можно. Да, там он и живет. Не один. Племянница. Единственная, кого он успел вытащить из России. Людмила. Любимая дочь нелюбимой сестры. В истребителе оставалось только одно место, и ему пришлось выбирать.

Вон она, красавица. Желтая шапочка в лазурной воде. Дальтоникам этого не оценить. С брызгами поднимает руку и машет.

Немаляев махнул в ответ и глотнул из теплой бутылки. Какая красавица!

Он перекатился на живот и попытался вспомнить что-то еще.

Стена.

В доме на холме – Габриэль: шофер, повар и переводчик в одном лице. Вот, на полотенце, радиотелефон. Можно его вызвать. Нет, не то. Несущественно. Близко, совсем близко вертелось что-то важное. Именно это он из себя и вытягивал, но оно постоянно ускользало, пряталось в пустоте пропавших фрагментов. Он даже не мог сказать, как давно здесь находится. Особняк, бунгало, пляж. Спешный вылет с резервной полосы под Ростовом. Все – мелочи…

– Буэнос диас, сеньор Немаляев.

Он поднял голову, но увидел лишь матерчатые тапочки.

– Э…

– Не беспокойтесь, я говорю по-русски. Здравствуйте, Александр Александрович.

Немаляев перевернулся и сел. Перед ним стоял крепкий, но не накачанный мужчина в полосатых шортах. Под мышкой он держал доску для серфинга, в другой руке – бутылку пива, такого же, как у Немаляева. Здесь все пили одно и то же. Своеобразное проявление демократии.

– Хотел покататься, да погода подвела, – сказал незнакомец. – Штиль. Зачем только пер? – Он качнул доской и, улыбнувшись, опустился рядом.

– Это частные владения, – заявил Немаляев.

– Я знаю, Александр Александрович.

– Никакой я не Александр. И не Александрович, – процедил он, двигая к себе полотенце с телефоном. – Убирайтесь отсюда.

– Ну вот, – расстроился незнакомец. – То ищете встречи, то гоните.

– Я? С вами встречи?..

– Авантюры всякие затеваете. В вашем возрасте это опасно. Надеюсь, хоть под присмотром? Врач там есть?

– Там – это где? – Растерялся он, начиная, наконец, что-то припоминать.

– Там, где вы сейчас находитесь.

– Черных?!

– Зря вы собой рискуете…

Немаляев внимательно посмотрел на Бориса, потом оглянулся на пальмы, на океан, и вдруг осознал. Вот, что его смущало в этих тропиках. То, что их нет. Реальность – душная Москва, кабинет и укол.

– Что это за пляж? – Спросил он.

– Пансионат для военных преступников. Эквадор.

– Почему я здесь?

– О-о! Долгая история, и к делу она не относится. Она не про вас, Александр Александрович.

– Моя другая жизнь?

– Другая. – Черных улыбнулся и приветственно покивал купальщице. – Племянница? Хорошо, что вы ее вывезли. Сестре вашей, как и прочим родственникам, повезло меньше.

– На Родине опять репрессии?

– Вы что же, газет не читаете?

– Э-э…

– А, ясно. Вас, наверно, недостаточно умертвили. Ваше сознание там, где ему положено быть. Ну и ладно. Не нужно вам этих подробностей. Возвращайтесь к себе, Александр Александрович, и впредь со смертью не заигрывайте. Нехорошо это.

– А как же насчет «смерти нет»?

– Вы поняли, о чем я. Давайте-ка прощаться.

– Я хотел поговорить о ваших записях. – Немаляев не заметил, как перешел на «вы», от чего давно уже отвык. – Если принять все ваши постулаты, то теряется смысл.

– Смысл чего? – Лукаво прищурился Черных.

– Жизни.

– А он есть? Можно подумать, до того, как вы открыли тетрадь, он у вас был.