Николай Греч - Черная женщина

Обедня кончилась. Монахиня, выходя с сестрами, взглянула еще раз на княжну с ласкою и любовью. Игуменья пригласила посетительниц в свою келью, где ожидала их трапеза скудная, приправленная искренним гостеприимством и простительным в самых отшельницах любопытством узнать, что делается в свете. Гостьи удовлетворили этому желанию хозяйки и, в свою очередь, стали расспрашивать ее о житье-бытье монастырском. Игуменья подробно описала им немногие достопамятности своей обители, собственную свою жизнь в свете и в монастыре, свойства и обычаи своих стариц и белиц, жаловалась на некоторых, хвалила других. Надежда полюбопытствовала узнать, кто та прекрасная, почтенная монахиня, которая стояла подле нее в церкви.

- Это, к сожалению моему, - отвечала игуменья, - не из моих, гостья. Она приехала издалека в Москву за семейными делами; привыкнув к тишине, не могла оставаться в шумном городе и переехала к нам. Вот уже две недели, что она живет у меня, и с каждым днем я привязываюсь к ней более и более: набожная, добродетельная, скромная, умница. Зовут ее Еленою, более я о ней ничего не знаю. Несколько раз пыталась я расспросить ее, кто она такова, откуда и зачем приехала, но не могла собраться с духом: она внушает мне такое почтение ко всему существу своему, что я не могу обращаться с нею запросто, как с другою. По всему видно, что она воспитана в знатности и в богатстве, что жестокие потери и страдания заставили ее покинуть свет, но кажется, какая-то надежда на примирение с судьбою еще не совершенно ее оставила.

Словоохотливая старушка, осыпая хвалами сестру Елену, нечувствительно перешла к прежним рассказам о своих монахинях, которые составляли для нее весь мир.

После обеда повела она посетительниц своих в кельи, входила к монахиням; они разговаривали с Надеждою и ее спутницею, но молодая княжна, без ведома своего, стремилась мыслию к сестре Елене.

- Вот ее келья, - сказала вполголоса игуменья, проходя мимо двери, - но я не смею ее беспокоить.

В эту минуту дверь растворилась. Сестра Елена, послышав голос игуменьи, вышла к ним и пригласила их к себе. Надежда с каким-то неизъяснимым трепетом вошла в укромное жилище благочестия и добродетели. Елена приветствовала гостью свою голосом, который проник до глубины ее сердца - так он был нежен, приятен, выразителен.

- Я не думала принимать в этой уединенной обители таких милых гостей, сказала она.

- Ах! Если б вы знали, - с живостью отвечала Надежда, - как меня восхищает это уединение! Я выросла на чужбине, посреди людей добрых и почтенных, но не русских. Русское Отечество, русская вера, Москва, Волга - с детских лет были предметом всех моих мыслей, могу сказать, моего обожания. И теперь я увидела все это на самом деле. Теперь узнала в отечестве моем людей, с которыми желала бы породниться, если б родилась англичанкою или италиянкою. А они мне свои, родные!

Она бросилась в объятия Елены и с детскою нежностью поцеловала ей руку.

- Там, где я воспитана, - прибавила она, - это назвали бы предрассудком, суеверием; но я чувствую, знаю, уверена, что так быть должно.

- Так быть должно! - сказала Елена своим очаровательным голосом. - Чтите эти предрассудки, храните это суеверие! Берегитесь привязываться к тому, что в свете называется существенным. Всего для нас святее религия, отечество, любовь к отцу и матери.

- К матери! - воскликнула Надежда. - У меня нет матери! Я ее не видала, но нет - я ее знаю! Я ношу образ ее в моем сердце; в толпе людей ищу той, которую желала бы иметь матерью, с которою она, невиданная, незабвенная, имела сходство душевное.

- И конечно не находите? - сказала Елена.

- Не находила до нынешнего дня! - воскликнула Надежда, приникла к монахине и покрыла руки ее жаркими поцелуями.

Сестра Елена прижала ее с нежностью к груди своей.

- Милое, милое дитя! - повторяла она, лобзая ее щеки, горевшие пламенем искреннего чувства и орошенные слезами душевного восторга. - Да утешит тебя бог в твоем сиротстве!

И игуменья, и спутница княжны были тронуты этою умилительною сценою. Они пробыли у Елены несколько времени в кроткой усладительной беседе. Наконец спутница напомнила Надежде, что пора ехать в город, что отец ее может потревожиться продолжительным ее отсутствием.

- Ах, точно! - сказала Надежда, испугавшись. - Он не знает, где я. Сохрани меня бог быть причиною его беспокойства!

Елена смотрела на нее с выражением искренней любви.

- Счастлив отец такой дочери! - произнесла она протяжно.

Надежда простилась с нею, обещаясь посещать ее как можно чаще, и поспешила в город. Во всю дорогу она то говорила о сестре Елене, то задумывалась и мечтала о ней: "И эта почтенная, прекрасная женщина обречена на вечное затворничество! И свет не знает, каким сокровищем обладал в ней!" Спутница заметила, что Елена не пострижена, что она еще не вовсе отреклась от мира.

Приехав домой, Надежда с радостью узнала, что отец ее еще не возвращался домой, следственно, не мог обеспокоиться ее продолжительным отсутствием. Он к вечеру приехал и был встречен приветом милой дочери. Кемский сел у окна, посадил дочь свою себе на колени и с сердечным наслаждением слушал ее рассказы о сестре Елене.

- Ах! Какое прекрасное существо! - сказала Надежда с восторгом. - Такою я воображаю свою маменьку!

Князь поцеловал дочь свою, обратил взоры в окно и вдруг задумался. Что-то грустное, страшное мелькало у него в глазах. Надежда испугалась, смотрела на него пристально, не смея спросить о причине внезапной его задумчивости. Он встал; не говоря ни слова, вышел из комнаты в сени, с крыльца на улицу... Надежда последовала за ним с трепетом и остановилась в воротах.

Что сделалось с князем? В ту минуту, как Надежда с беспечностью юных лет тронула самую нежную струну его сердца и звук ее глубоко отозвался в душе его, он выглянул в окно на улицу. Что-то знакомое, давно виданное проснулось в душе его. Он стал всматриваться и увидел, что находится в прежнем жилище своих родителей, что сидит у окна, которое с младенческим любопытством отворил в страшное время чумы, что насупротив этого окна дом с балконом, с которого бросилась на мертвое тело черная женщина. Он встал в раздумье и, сам не зная зачем, вышел на улицу, подошел к дому с балконом и смотрел вверх; только балкон, в младенчестве казавшийся ему высоким, теперь представился гораздо ниже. Балюстрада была снята...

Вдруг растворились двери на балконе. В них появилась женщина в черном платье, взглянула на Кемского и бросилась к нему с громким криком.

Он подхватил ее, взглянул ей в лицо.

В его объятиях лежала Наташа!

С.-Петербург, октябрь 1799

LX

Несколько недель не получали в Петербурге никаких известий из армии нашей: оставив Италию, она двинулась в ущелья Альпийских гор и там боролась с враждебными людьми и стихиями. В это время обнародован был список офицеров, раненных и убитых в разных сражениях знаменитой кампании. В числе последних был князь Кемский. Иван Егорович фон Драк, прочитав список в газетах, приказал навязать флер на шляпу, на эфес шпаги и на левый рукав своего мундира и в траурной форме явился к Алевтине Михайловне за приказаниями.