Андрей Буторин - Червоточина

– Ой!.. – Соня почувствовала, как под ней покачнулась земля. – Но… как?..

– Не знаю. Кто-то позволил. Недолго. Все, идемте! Теперь они знают, что вы живы, это уже хорошо.

– Пока живы… – шепнула Соня.

– Никаких пока, – положил ей на плечо руку Нича. – Теперь мы просто обязаны выжить.

«Обязаны, да, – думала Соня, снова шагая впереди всех по ставшей совсем условной тропинке. – Было бы очень обидно погибнуть именно теперь. Несправедливо. Нечестно. Но даже если… Все равно я счастлива. Я любила и люблю». Она подумала еще, что никогда не читала так называемых «дамских» романов, поскольку считала все написанное там «розовыми соплями». И вот теперь, похоже, она сама попала в такой роман и считает его лучшим произведением на свете.

Она улыбнулась. Но реальность, хоть и в нереальной своей ипостаси, заставила ее вернуться из мира грез. Лес кончился, впереди простиралась голая серая равнина.

Соня остановилась и стала поджидать отставших мужчин, которые шли, оживленно беседуя. До ее ушей долетел Ничин возглас: «Как ты понял, что это мама?» Что ответил Геннадий Николаевич, она не разобрала, но внезапно задалась вопросом: почему именно он? Да и правду ли сказал Ничин отец? Может, просто хотел воодушевить, подбодрить их? Впрочем, чей-то взгляд она тогда вполне отчетливо на себе ощутила. Но чей, откуда – для нее было полной загадкой. А вот Геннадий Николаевич ту загадку легко раскусил. Так же легко, как научил ее водить машину…

Соня нахмурилась. В глубине сознания попыталась оформиться мысль, что об этом «педагогическом чуде» у нее уже состоялся недавно разговор… С кем? Разве что с Колей, не с самим же Геннадием Николаевичем! Но с Колей она тоже об этом не говорила, это точно. Он лишь спросил, почему она странно глядит на его отца. А и впрямь, почему? Что случилось, отчего она стала испытывать к этому веселому, сильному и наверняка доброму человеку странную неприязнь? Перед Ничей она тогда отговорилась, но себе-то лгать ни к чему: что-то ее в Геннадии Николаевиче настораживает, кажется подозрительным. Да и сам он поглядывает на нее странно, будто слышит ее мысли. Вот и сейчас – глянул, словно выстрелил. Впрочем, нет, он смотрел не на нее, а на что-то за ее спиной. Но там же ничего нет, один серый «лед»!

Соня обернулась и от неожиданности вскрикнула. Перед ней стоял Юрс. Шерсть на загривке волка вздыбилась, уши были прижаты к опущенной голове, жуткие зубы скалились в едва слышном утробном рычании.

– Привет тебе от Бориса, – раздался вдруг из-за ее спины голос Геннадия Николаевича.

Уши волка мгновенно встали торчком, как у собаки, услышавшей знакомое имя. Шерсть улеглась, льдинки глаз на миг обдало теплым светом. Лишь поза Юрса оставалась прежней: напружиненные, приготовленные для прыжка передние лапы, опущенная голова, напряженная шея.

Ничин отец вышел вперед и встал перед волком. Человек и зверь скрестили взгляды и застыли молчаливыми изваяниями.

«Вирус и антивирус, – пронеслась вдруг в ее голове неприятная, чужая, странная мысль. – Вирус и антивирус». Соня зажмурилась. Что? Что это? Почему она подумала об этом? Какой вирус, какой антивирус? Впрочем, да, Юрс вроде как антивирус, хотя она и стала в этом сомневаться после случая с Антониной. Может, он и есть настоящий вирус? А Геннадий Николаевич, получается, антивирус? Что за глупость! Но если он вирус – это не менее глупо. И вообще, что за ерунда лезет ей в голову!

Соня обернулась и посмотрела на Ничу. Тот стоял, по-идиотски открыв рот и беспрестанно моргая. Перехватив ее взгляд, он будто очнулся и вытаращил на нее глаза.

«Что это?» – спрашивал его красноречивый взгляд.

«А вот, – так же беззвучно, едва дернув плечом, ответила она. – Я же тебе говорила».

Ей и самой было непонятно, что она хотела этим сказать, тем более неизвестно, прочитал ли ее мысли Нича, только он тряхнул вдруг головой и хрипло выдавил:

– Папа! Юрс! Что происходит?

– Ничего, – спокойно, вновь становясь живым и мягким, ответил Геннадий Николаевич. – Мы просто знакомились с Юрсом.

– А кто такой Борис?

– Его хозяин. Он помог мне перебраться сюда.

– Тебе же помог дядя Игорь!

– Не только. Как раз вместе с Борисом Тюриным.

– Пора, – рыкнул вдруг Юрс. – Виктор почти весь. Нас меньше. Не справиться.

Волк развернулся и потрусил по серой глади. Соня двинулась следом, оборачиваясь на своих спутников. Они переглянулись, Геннадий Николаевич похлопал Ничу по плечу, и тот бросился ее догонять.

На крыльце второго подъезда «хрущевки» сидел и, улыбаясь, смотрел на их приближение Виктор. Он стал еще больше и накачанней, но не превратился, как думалось Соне, в громадного, ростом с дом, великана. Скорее, он походил сейчас на баскетболиста, разлюбившего оранжевый мяч и севшего на стероиды.

– Мы с Тама… – начал он свою дурацкую присказку, но встретился взглядом с Геннадием Николаевичем и замолк на середине фразы. Затем он медленно, будто сомнамбула, поднялся и побрел к ним. Соня, не мигая, смотрела на это невероятное действо. У нее сложилось отчетливое впечатление, будто Ничин отец словно невидимым спиннингом выбросил невидимую же блесну на невидимой леске, зацепил мощным тройным крючком Виктора и наматывает теперь эту леску на катушку, подтягивая к себе огромную рыбину. Нарисованную сознанием картину портило лишь то, что рыба совсем не сопротивлялась. И совсем испортило ее то, что произошло дальше. Едва Виктор вплотную приблизился к Геннадию Николаевичу, Ничин отец вдруг обнял его и прижал к себе, словно давно потерянного сына.

Обескураженный, как и сама она, Нича схватил ее за руку и крепко сжал пальцы.

– Ой! – вскрикнула Соня. – Больно же!

Нича посмотрел на нее так, словно она говорила на китайском.

– Больно, Коля! – повторила она, чувствуя, как из глаз побежали слезы. Но лишь ударив Ничу кулаком по запястью, она добилась, чтобы он ослабил хватку. Соня тут же выдернула ноющую ладонь и, шипя, затрясла ею в воздухе.

Невольно отвлекшись на борьбу с ошалевшим любимым, Соня вновь посмотрела на странную, а в своей непонятности даже страшную парочку. Впрочем, парочки как таковой больше не было. Невдалеке от подъезда стоял один человек. Фигура его пропорциями и размером походила на Викторову, но одет он был в джинсовый костюм Геннадия Николаевича, странным образом не лопнувший по швам, а будто бы тоже выросший. Человек стоял к ним с Ничей спиной, так что лица его Соня не видела, но хвост темных с проседью волос был также бессоновским.

Человек обернулся. Это был Геннадий Николаевич. Выросший, неимоверно раздавшийся в плечах, даже будто помолодевший, это все же был он, Бессонов-старший, Ничин отец.