Юрий Никитин - Рассветники

Запад отстает, серьезно отстает, а преимущество удерживает только благодаря тому, что технологии пока что очень дороги. Однако грозный признак чайнизма или китайскости, как начали называть способность жителей Поднебесной беззастенчиво воровать чужие технологии и тут же начинать штамповать такие же точно товары по гораздо более низкой цене – заставляет вскакивать ночью с криками президентов и премьеров Запада.

Сегодня снова странный сон, ничего общего с человеческим опытом, я тянусь через пространство к одной звезде, другой, третьей, они такие маленькие, самая крупная не больше яблока, а нейтронные вообще не заметил бы, если бы не уменьшался для этого, но, увы, на нейтронных тоже никакой жизни…

Страшный холод пронзил мозг, когда я вынырнул из сна, похожего на глубокий обморок. Это не сновидение, это точно происходило, я уловил чувства Сверхсущества, его вселенскую тоску и непередаваемое одиночество.

Но тогда… Сверхсущество не только из людей, как мы все еще привычно считаем, и даже весь биоценоз еще не все… Сверхсущество – это нечто большее, оно передвигается среди звезд, а здесь на планете его часть, соединенная с ним темной материей и подпитываемая темной энергией…

Я заставил себя успокоиться и снова растворился в этом теплом мире, чувствуя себя младенцем, хотя я ого-го какой большой босс, у меня огромный научно-исследовательский институт, и вообще я само совершенство, но здесь в ласковых ладонях непостижимо огромного и мудрого существа плаваю в океане мудрости, которую не способен постичь, потому что еще амеба рядом с человеком, однако же взаимодействую, чувствую, даже могу общаться…

Эльвира, сказал я мысленно. Приди в кафе, что рядом с тем ночным клубом, где мы познакомились. Если у тебя в самом деле чутье, как я подозреваю, оно тебе подскажет.

После работы, которую впервые в жизни закончил именно тогда, когда и положено, в восемнадцать и ни минутой позже, я вкатил автомобиль на стоянку кафе, строго велел ему проверить электрику, а то лампочка пару раз мигнула невпопад, и ждать моего милостивого возвращения.

Двери отпрыгнули одна от другой, словно отстреливаемые крышки люка шахты межконтинентальной ракеты, я вошел, как Навуходоносор в ворота захваченного города.

Зал блистает огнями, хорошо, ненавижу интимные полумраки, те меня не расслабляют, а заставляют держаться скованно и все время присматриваться: не опрокину ли какой бокал на высокой ножке, не свалю ли эту дурацкую свечу с отвратительно мистическим запахом?

Эльвира за дальним столиком неторопливо подкапывается серебряной ложечкой под затейливую башню из шариков мороженого, до того увлеклась, стараясь не разрушить, что не заметила моего неспешно-грозного приближения.

Я подошел со спины, видел, как там мгновенно напряглись мышцы шеи, Эльвира оглянулась, глаза широко распахнулись вроде бы в непритворном испуге.

– Гриш!

– Привет, – сказал я. – Ты как тут оказалась?

– Не знаю, – ответила она чуть растерянно и, как мне показалось, даже смущенно. – Как-то вдруг захотелось зайти в это давно забытое место… помнишь, мы тут и познакомились?

– Правда? – спросил я.

Она сказала с загоревшимися глазами:

– Точно! Ты был такой скованный, а я так веселилась… Присядь со мной. Мороженое хочешь?

– Хочу, – ответил я. – Значит, вот так вдруг захотелось… и пришла? А в тот, первый раз?

Она расхохоталась:

– Уже не помню. То ли друзья затащили по дороге, то ли я их, холодного шампанского возжелалось… Да какая разница? Здесь так хорошо. И здесь был ты. И даже сейчас, что удивительно. Тем более мне здесь нравится.

Эльвира смотрела настолько прямо и бесхитростно, что я снова ощутил себя не просто неудобно, а вообще будто подо мной начинают разогревать пол, превращая в сковородку.

– Знаешь, – сказал я почти сердито, – я заказал чип расширения!

Она покачала головой:

– Ух ты.

– Вот и ух ты, – ответил я. – И завтра же имплантируют.

– Значит, целый день на работе не будешь?

– Почему? – удивился я. – Операция по вживлению занимает не больше десяти минут. Потом полчаса отдыха под наблюдением и… марш домой.

– Это так говорят, – возразила она. – Сама операция занимает полчаса, а то и больше. Даже час, если считать подготовку. Тебе сперва выбреют за ухом, поставят уколы, подождут, пока подействуют, измерят внутричерепное, щелочность и все остальное… Да и потом не отпустят сразу. Перед тем как уходить, снова осмотр.

Я поморщился:

– Откуда ты все знаешь? Начиталась глупых россказней алармистов и биоконов!

– Вот увидишь, – сказала она насмешливо. – Я сама тебя отвезу.

– Да я вроде бы сам умею…

– Обратно тебе будет нельзя, – сообщила она деловито. – Ты станешь в состоянии управлять приборами и механизмами усилием мысли, но после наркоза останется много дури, вдруг да направишь автомобиль в стенку?..

– Наркоза? – переспросил я. – Вроде бы всего один-два укола легкой анестезии…

– Три, – сказала она. – И совсем не легкой, увы. После нее два дня отходить. В комнате такое начнется!

– Что?

– Кофемолка начнет работать ни с того ни с сего, – сказала она злорадно, – ты звонишь в службу ремонта, а это ты сам, оказывается, врубил нечаянно, пылесос подберет твои новенькие туфли, изрежет в клочья и ссыплет в мусор: не так понял хаос в твоем мозгу… хорошо, если пожар не устроишь! Вот так-то, дорогой. Ту штуку нужно не только ставить под черепушку, но и учиться управлять ею.

Я сказал ошарашенно:

– Даешь… Начиталась страстей. Еще не пришла к выводу, что всех ученых надо перебить, а то снова атомную бомбу выдумают?

Она сказала нежно:

– Дорогой, ты принес в мир такую бомбу, что любая атомная покажется конфеткой. И я тебя все еще не прибила, потому что люблю верно и нежно.

– Ага, – сказал я саркастически, – даже верно и нежно. Слова-то какие знаешь! Ты хоть погугли насчет их значения. Да и тогда не поверишь, дичь какая-то.

Она произнесла томно:

– Милый. Я знаю столько ласковых слов… И все берегу для тебя.

Сердце мое начало стучать протестующе, злобно, я ощутил приближение редкого для меня бешенства, сказал люто:

– Издеваешься? После этого ты меня точно в свою постель не затащишь!

Она посмотрела холодно и презрительно, я видел, как перебирает убийственные ответы, что сразят наповал, сотрут в порошок, разотрут в мокрое пятно, испепелят, наконец произнесла ледяным, как вся Антарктида, тоном:

– Затащу.

Она ушла в ванную, а я лежал на постели, раскинув руки, и, восстанавливая дыхание, старался понять, почему так тревожно стучит сердце. На этот раз вовсе не потому, что королева, а у ее ног самые видные женихи. Я сам король, даже император, ее женихи мне как солома под ногами.