Ричард Морган - Видоизмененный углерод

Спальня. Большая овальная кровать, установленная в окружении совершенно безвкусных зеркал в позолоченных рамках. Я подходил к противоположной двери, когда Ортега вдруг отвесила мне пощечину.

Я отшатнулся назад. Удар не такой сильный, как тот, которым я угостил Салливана в китайском ресторанчике, но он был нанесен стоя, с замаха, и к нему добавилась качка палубы. Ощущение усугубил коктейль из похмелья и болеутоляющих капсул. Мне удалось удержаться на ногах, но с большим трудом. Я пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и поднес к щеке руку, уставившись на Ортегу. Та гневно смотрела на меня, и у неё на щеках горели два алых пятна.

— Послушай, извини, если я тебя разбудил, но…

— Ты — мерзкий кусок дерьма, — прошипела она. — Лживый кусок дерьма!

— Я ничего не понимаю…

— Я должна была бы тебя арестовать, Ковач, твою мать. За то, что ты сделал, я должна засунуть тебя на хранение, чёрт побери!

Я начинал терять терпение.

— Что я сделал? Ортега, успокойся и объясни, в чём дело.

— Сегодня мы запросили память «Хендрикса», — ледяным тоном произнесла Ортега. — Предварительная санкция была получена в полдень. Мы запросили всё за последнюю неделю. И я просмотрела записи.

Не успели слова слететь с её уст, как вскипавшая в моей груди ярость утихла, превратившись в ничто. Ортега словно окатила меня водой из ведра.

— Ого.

— Да, смотреть особенно было нечего. — Отвернувшись, Ортега повела плечами, проходя к неисследованной двери. — В настоящий момент ты в отеле единственный постоялец. Так что я увидела только тебя. И твоих гостей.

Я прошел следом за ней во вторую каюту, увешанную коврами. Лестница в две ступени вела к узкому камбузу, отгороженному низкой переборкой, обшитой деревом. Вдоль другой стенки стояла такая же закрытая чехлами мебель, как и в первой каюте. Лишь в дальнем углу пластиковое покрывало было снято, открывая метровый видеоэкран, приемный и воспроизводящий модули. Одинокое кресло с прямой спинкой стояло перед экраном, на котором застыло прекрасно узнаваемое лицо Элиаса Райкера, расположившееся между широко раздвинутыми бедрами Мириам Банкрофт.

— Пульт дистанционного управления на кресле, — отрешенным голосом произнесла Ортега. — Не хочешь взглянуть, пока я буду готовить кофе? Освежи свою память. А потом я выслушаю разъяснения.

Не дав мне возможности ответить, она скрылась на камбузе. Я приблизился к экрану с замершим изображением, чувствуя в груди леденящий холод, вызванный воспоминаниями о «девятом слиянии». В бессонной, хаотической круговерти последних полутора дней я успел напрочь позабыть про Мириам Банкрофт, но сейчас она возвратилась во плоти и крови, властная и пьянящая, какой была в ту ночь. Теперь я вспомнил о том, что начисто забыл утверждение Родриго Баутисты об устранении последних юридических препон, поставленных адвокатами «Хендрикса».

Наткнувшись ногой на что-то, я опустил взгляд на ковер. На полу рядом с креслом стояла чашка кофе, ещё на треть полная. Мне захотелось узнать, как глубоко в память отеля успела заглянуть Ортега. Я взглянул на экран. Она дошла только до этого? Что ещё она видела? И как это разыграть? Подняв пульт дистанционного управления, я покрутил его в руках. Помощь Ортеги была неотъемлемой составляющей моего плана. Если я сейчас её потеряю, то могут возникнуть большие неприятности.

А у меня внутри шевелилось что-то другое. Бурление эмоций, которое я не хотел признавать, потому что подобное признание явилось бы клиническим абсурдом. Чувство, которое, несмотря на беспокойство из-за более поздних событий, зарегистрированных в памяти отеля, было тесно связано с застывшим на экране изображением.

Смущение. Стыд.

Я тряхнул головой. Глупость какая-то, твою мать.

— Ты не смотришь.

Обернувшись, я увидел Ортегу. Она стояла, держа в руках две чашки с дымящимся напитком. Мне в нос ударил аромат кофе с ромом.

— Благодарю.

Приняв у Ортеги кружку, я пригубил напиток, стараясь выиграть время. Отступив назад, она сложила руки на груди.

— Итак, ты говорил, что у тебя полсотни причин, по которым Мириам Банкрофт не ложится в картинку. — Ортега дернула головой в сторону экрана. — И сколько из этой полусотни здесь?

— Ортега, это не имеет никакого отношения…

— Насколько я помню, ты говорил, что Мириам Банкрофт тебя пугает. — Многозначительно покачав головой, она поднесла чашку ко рту. — Не знаю, но, по-моему, у тебя на лице отнюдь не страх.

— Ортега…

— «Я хочу, чтобы ты остановился», — говорит она. Высказывается совершенно определенно. Если подзабыл, можешь прокрутить назад…

Я убрал пульт так, чтобы она до него не дотянулась.

— Я прекрасно помню, что она говорила.

— В таком случае ты также должен помнить ту заманчивую сделку, которую предложила Мириам Банкрофт за то, чтобы ты закрыл дело: размноженная оболочка…

— Ортега, вспомни, ты тоже не хотела, чтобы я занимался этим расследованием. По твоим словам, это чистое самоубийство, и дело закрыто. Но из этого не следует, что Банкрофта убила ты, разве не…

— Заткнись! — Ортега принялась кружить вокруг меня так, словно у нас в руках ножи, а не чашки с кофе. — Ты её прикрывал. Всё это время, твою мать, ты лежал, уткнувшись носом ей в промежность, словно верная собач…

— Если ты видела остальное, тебе известно, что это неправда, — попытался возразить я спокойным тоном, чего мне никак не позволяли гормоны Райкера. — Я объяснил Кертису, что меня не интересует предложение его хозяйки. Я это сказал ему ещё два дня назад, твою мать!

— Как ты думаешь, как отнесется к этой записи прокурор? Мириам Банкрофт пытается подкупить частного следователя, нанятого её мужем, обещая противозаконные любовные утехи. Ах да, и ещё признание размножения оболочек. Хотя и недоказанное, но в суде это будет выглядеть очень плохо.

— Она отметет все обвинения. И тебе это хорошо известно.

— Если только её муженек-маф встанет на её сторону. Что он, вероятно, не сделает, просмотрев эти записи. Ты же понимаешь, тут повторения дела Лейлы Бегин не будет. На этот раз ботинок морали надет на другую ногу.

Ссылка на мораль промелькнула по внешним границам нашего спора, но у меня вдруг возникло неуютное ощущение того, что на самом деле это наоборот центр происходящего сейчас. Вспомнив критические отзывы Банкрофта относительно морали Земли, я подумал — а смог ли он смотреть на мою голову, зажатую между бедрами его жены, и не чувствовать, что его предали.

Сам я тоже пытался разобраться в собственном отношении к этому вопросу.

— И когда мы начнем расследование, Ковач, отрезанная голова, прихваченная тобой из клиники «Вей», вряд ли станет смягчающим обстоятельством. Незаконное задержание оцифрованного сознания карается на Земле сроком от пятидесяти до ста лет. И даже больше, если нам удастся доказать, что именно ты и спалил эту голову.