Дорога из пепла и стекла (СИ) - Екатерина Витальевна Белецкая
— Рифат, — позвал Ит негромко. — Рифат, проснись, у нас, кажется, блок сдох.
Рифат слабо шевельнулся, и в этот момент в кабине зазвучал голос, ровный, глубокий, и, по ощущению, многократно усиленный.
— Tuum est vicissim meminisse quid memorandum sit.[2]
Латынь⁈
— Tuum est vicissim…
Голос повторил фразу ещё раз, и вдруг Ит ощутил, что по телу его пробежала волна боли.
— Tuum est…
— Рифат! — крикнул Ит, внезапно осознавший, что от боли у него темнеет в глазах. — Рифат, проснись!!!
Он уже видел — перед замершим, остановленным кипу опускается с неба к песчаному морю ярко-белый воздушный корабль.
* * *
— Ит, очнись, — звал кто-то. — Очнись, пожалуйста, открой глаза. Ит, это я, очнись, прошу тебя…
Глаза удалось открыть с третьей попытки, и Ит с огромным удивлением увидел рядом с собой Лийгу. Это была ужасно встревоженная, испуганная, несчастная Лийга, у которой на старом лице проступал сейчас абсолютно детский ужас и непонимание.
— Что случилось? — спросил Ит. В горле саднило, а глаза от света тут же начали болеть.
— Мы не знаем, — ответила Лийга.
— Этот корабль…
— Он улетел. Он остановил кипу, сел, и…
— Там кто-то был? — спросил Ит.
— Оттуда никто не вышел. Он просто посидел несколько минут, взлетел, и исчез, — ответила Лийга. — Когда он пропал, блоки и сам кипу включились. Буквально через несколько минут. Потом…
— Я долго так лежал? — спросил Ит. Он сейчас действительно лежал — в откинутом максимально кресле, укрытый тонким пледом.
— Нет, меньше часа. Скиа тоже после этого голоса… не понимаю, с вами что-то произошло после того, как появился голос. Ит, что он сказал? Что это за язык?
— «Ваша очередь вспомнить о том, что следует запомнить», — пояснил Ит. — Это латынь. В Сонме… ну, то есть в Зеркалах, она более чем известна. Но я не могу понять, что это может значить, и что произошло.
Он не договорил — потому что внезапно понял, что. Потому что в голове у него вдруг появилась отчетливая картинка, причем ни к фантазии, ни к воображению эта картинка отношения не имела.
…Серая, пустая комната, серый человек, и этот серый человек бьет его, Ита, наотмашь по лицу. Молча. Не произнося ни слова. Бьет один раз, другой, третий, четвертый. Нужно вырваться и ответить, но вырваться не получается, потому что руки, ноги, и голова зафиксированы намертво. Кажется, он уже пытался вырваться, и сейчас его бьют как раз за эту попытку. Или нет?
— Почему тебе столько лет? — вдруг произносит человек. — Отвечай, грязь! Почему тебе столько лет⁈
Сознание заторможено, замедленно, но Ит понимает всю абсурдность и алогичность вопроса. На этот вопрос нет ответа. Не существует ответа. Не может существовать.
— Почему тебе столько лет?
Безумие.
Град всё новых и новых ударов — по лицу, по груди, по животу…
— Почему тебе столько лет, отвечай!!!
* * *
— Ит, проснись, — произносит голос над головой. Рифат? Да. Это Рифат. — Проснись, поговори со мной.
— Что случилось?..
— Ты помнишь про корабль? — голос Рифата становится жестким, требовательным. — Сел корабль, и передал эту фразу, ты объяснил Лийге её значение. Потом… ты перестал отвечать, когда к тебе обращались. Ит…
— Что с рыжим?
— То же самое, что и с тобой, он лежит в каюте, — ответил Рифат. — С вами обоими что-то… я не понимаю, что. Вы словно уходите и возвращаетесь. Ит, сосредоточься. Поговори со мной, пожалуйста.
— О чём? — всё та же кабина нетикама-кипу, всё то же кресло, всё те же ощущения — но сквозь них проступают, словно проявляясь, новые. Страшная слабость, отупение, и отголоски недавней боли. Завершившейся боли. Нет, его никто не бил, причина боли в этот раз иная, и он всё никак не может понять, откуда могла появиться, а затем исчезнуть, настолько сильная и острая боль.
— Ит, этот корабль… я видел его, тогда, — осторожно говорит Рифат.
— Что видел?.. — говорить трудно. Стены кабины плывут, и сознание плывет, и ощущения, и, кажется, сама реальность.
— Это были они. Это тот самый корабль.
— Какой — тот самый?
— Он уходил от берега, когда я нашел вас, — произносит Рифат, и в этот момент сознание не выдерживает, и отключается, точнее, переключается — на следующую картинку.
…Зеленоватый отсвет — в темноте, почти полной темноте, и что-то светится зеленым, и становится понятно, что это светится где-то в районе груди малюсенькая септическая лампочка, а это значит, что, видимо, его оперировали, но непонятно, кто, зачем, и когда. Хотя — когда… недавно, правильно? Если стоит септик, обеззараживая шов, значит, недавно. Несколько часов назад, видимо. Почему так больно? Что делали? Нет, снова неправильно. Было больно. Почему? Зачем делать свою работу так, чтобы пациент во время проведения работы испытывал боль?
Стоп. Какой пациент? Какая работа? Что они делали? Они? Кто — они? Я же здоров, для чего кто-то мог со мной делать что… что? Делать — что?..
* * *
— Ит, проснись. Проснись, пожалуйста. Надо собраться, понимаю, что трудно, но надо. Ит, это я.
Скрипач?
Глаза открывать не хочется. Хочется спать, очень хочется спать, и, желательно, ничего при этом не видеть во сне, потому что всё то, что там, по ту сторону реальности, отвратительно, непонятно, и жутко.
— Проснись, слышишь? Давай, давай, собирай мозги в кучу.
Отличный совет, рыжий, спасибо. Пытаюсь.
— Ит, мы были под кодировкой всё это время. Стоял блок. Фраза, которую нам сказали, его частично сняла.
— Я уже догадался, — Ит с трудом сел, придерживая плед. — Рыжий, это всё долго было?
— Почти сутки, — Скрипач, бледный, сосредоточенный, стоял рядом с креслом. — Ну и хрень, Итище. Вот же хрень какая…
— Что ты вспомнил? — сонливость постепенно стала проходить, и это было хорошо. — Меня били, и оперировали на живую. А ты?
— Тоже били. Прекрасный вопрос — почему тебе столько лет? — Скрипач поморщился. — Потому что потому, блин. Ещё вспомнил вход в какой-то этап геронто, без анестезии. Вот только у нас почему-то геронто обычно проходит безболезненно, а это…
— А здесь оно было болезненно, и весьма, — кивнул Ит.
— Какая-то лютая дичь, — резюмировал Скрипач. — Не понимаю.
— Что ты не понимаешь?
— Ничего! Ни кто это был, ни зачем нам сейчас устроили эту демонстрацию, — Скрипач сел во второе кресло, и уставился на Ита. — Лийга рассказала о том, что она видела. Корабль нас остановил, отключив кипу, сел рядом, посидел полчаса, и ушёл. Мы с тобой свалились сразу, хорошо, что ты был в кресле, а я вообще дрых в каюте, на койке. Потом… по её словам, мы оба начали бредить, или что-то вроде того.
— Мы не бредили, это стала включаться память, — поправил Ит.
— Ну да, — согласился Скрипач. — Фрагментарно. По частям.
— Где мы сейчас
