Виталий Полищук - Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая

За этими мыслями как-то незаметно преодолели путь до дома на набережной, и Анатолий, входя в открытую ему Лихтштейнером дверь, сказал, на ходу сбрасывая пальто:

– Зайдите ко мне, Александр.

В кабинете, где он принял секретаря, было чисто, тепло – котельную, как видно запустили без него. Анатолий посмотрел бумаги на столе – в основном финансовые документы и справки от Дюррематта, и сказал вошедшему с блокнотом в руке Александру:

– Найдете мне по телефону Селезнева – он в Москве. Это – прямо сейчас. Было что-то срочное?

– Нет, господин Монасюк.

– Тогда, Александр, после того, как найдете Селезнева, дозвонитесь до Дюррематта, и пусть он ждет у телефона – переговорив с Сергеем Николаевичем, я отдам нужные распоряжения по финансовым делам и еще кое-что.

– Хорошо. – Лихтштейнер вышел.

Анатолий встал, подошел к окну. Лиственные деревья парка почти все сбросили листву.

«Вот и осень заканчивается, подумал Анатолий Васильевич, глядя на голые ветки деревьев и пожухлую траву лужаек и клумб. Вот так незаметно пролетела и вся жизнь…»

Он вдруг вспомнил, что давно не звонил дочери, набрал код России, телефон в Барнауле и связь сработала с первого же раза.

– Привет, доча, как вы там? – спросил Анатолий Васильевич. – Извини, что не звонил долго – дела, я ведь тебя предупреждал перед отъездом…»

– Да ладно, пап! Как ты там управляешься?

– С трудом, доча, но вроде справляюсь. Ничего, ты не беспокойся, все будет хорошо!

– Ну и отлично. Димка по тебе скучает. У нас тоже все в порядке, не беспокойся. Борис позванивает, квартиру твою охраняем. Так что делай все дела спокойно, хорошо?

Монасюку на секунду показалось, что о его делах она осведомлена больше, чем должна бы, но мысль мелькнула – и исчезла. В кабинет зашел Лихтштейнер.

– Вы можете звонить в Москву на свою квартиру, господин Анатоль. Селезнев ждет.

– Ну, все, доча. До встречи!

– До встречи, папа! До скорой встречи!

Вновь что-то кольнуло его, но некогда было размышлять, и он споро набрал номер телефона на Котельнической. Селезнев сразу снял трубку.

– Ну, Сергей Николаевич, «со щитом, или на щите»? – знаменитой в советские времена цитатой начал он разговор.

– Со щитом, Анатолий Васильевич. – засмеялся Селезнев. – Причем все оформил в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом – протоколы допроса, опознание по фотографиям, в общем – все «срослось». Это Осиновский был четвертым на Истре.

– Ну, хорошо. Сергей Николаевич, у меня просьба и дело.

Сначала просьба. Вы сделайте полную ксерокопию того старого уголовного дела. Приложите к нему все новые документы, а потом напишите мне справку, ну, что-то вроде обвинительного заключения по делу, компиляцию, только попроще, главное – все факты упомяните, и все доказательства приведите. Сможете сделать?

– Ну, я не следователь, но справку сделаю. Догадываюсь, кого вы с ней будете знакомить…

– Работа такая?

– Точно. Ну, это дело. А просьба в чем заключается?

– Если вы не дорожите местожительством в Женеве, то я хочу попросить вас вот о чем.

Сейчас я свяжусь с Дюррематтом, он оформит доверенность на вас на все необходимые документы в Новой Зеландии. И я хочу предложить вам и попросить вот о чем…

Сергей Николаевич Селезнев предложение Монасюка принял, после чего Анатолий встретился с Дюррематтом и попросил выполнить его распоряжения побыстрее – уложиться в несколько дней, чтобы Монасюк мог успеть до отъезда подписать все документы.

Далее Анатолий Васильевич попросил Марту подавать ужин, поел не спеша, потом почитал газету, в которой наткнулся на сообщение о «таинственном исчезновении в Лондоне известного русского миллионера-эмигранта», хмыкнул, сложил газету и отправился в тренажерный зал.

Пора было приступать к главному.

Он очнулся через час, мокрый от пота, с мыслью: «А что будет, если мне так и не удастся овладеть секретом – как можно разбудить осколок этой самой сверхдревней сущности??»

Как он не пытался, ничего не получалось. Ни высказанное желание, ни попытки найти место в своем теле, где находится ЭТО – результата не было.

Если бы Анатоль не сказал ему, что в нем присутствует нечто очень и очень древнее, он никогда даже не заподозрил бы этого – если в нем что-то и было, пока оно ничем не желало себя проявлять.

Приходилось признать – он по-прежнему все еще не готов к главной схватке в Иномирье.

Впрочем, время у него было. Нужно было просто ПОНЯТЬ. Как там говорил Анатоль? Когда разговор шел о том, что необходимо оба осколка древних полюсов-центров предыдущей Вселенной опустить в магму? «Это может только тот, кто сильнее их обоих. Это – ты, потому что в тебе частица древнейшей Сущности»…

Может быть, уже то, что в нем есть НЕЧТО очень древнее, уже делает его неуязвимым? Но как можно рассчитывать на это?

Нет, нужно было думать, думать и думать…

Было уже около 23-х часов, но Анатолий Васильевич знал, что Лихтштейнер принципиально не ложится в постель раньше полуночи – на случай, если понадобится хозяину.

Монасюк вызвал его.

– Александр, – сказал он. – Завтра с утра закажите мне билет на самолет до Джакарты, сегодня у нас 28-е ноября? Значит, на 2-е декабря!

– Хорошо, господин Анатоль.

Монасюк чувствовал, что устал. И собрался просто побродить с палкой в руках в предгорьях по альпийскому сырому осеннему лесу, так не похожему на сосновый бор, который рос в окрестностях его Барнаула и трава которого по утрам в ноябре всегда уже покрывает морозная изморось…

Нужно было просто остаться одному и хорошенько еще раз продумать все. Именно так – просто побродить, подумать…

Может, и так. А может быть, он просто чувствовал, что не скоро увидит Альпы, знаменитые ели, прекрасные даже осенью луга… И хотел попрощаться с ними?

Кто знает?..

А в Робертсвиле в это время года царила жара. Спасали лишь океанские бризы, которые несли с собой и прохладу, и влагу.

Но этот год был в Робертсвиле необычным – вот уже который день городская набережная не пустела ни днем, ни ночью. Одни люди сменяли других, но и те, и другие словно бы ждали чего-то, пристально вглядываясь в слепящую из-за солнечных бликов зеркально-гладкую океанскую ширь.

Каладжи Неру не уходил с набережной. Он снял недалеко от берега комнату в пансионате, но появлялся в ней только изредка, когда чувствовал, что уже не стоит на ногах от усталости. Тогда он приходил, забывался коротким сном, вставал и вновь шел на берег.

В отличие от других, он знал, что высматривает. Он смотрел на виднеющиеся вдали торчащие над поверхностью воды вершины острова, на котором священнодействовал нанятый им колдун.