Павел Корнев - Мир фантастики 2010. Зона высадки
Они отошли и встали в тени ветлы. С наветренной по отношению к пришлецу-мертвецу стороны, чтоб не вдыхать его запахи.
— А как насчет инопланетных пришельцев, отец Владилен?
— Я скорее в беса уверую.
— А я, наоборот, в беса не верю. И вообще, не верю в то, чего не могу понять.
— Это что ж тебе непонятного в бесах? Не дергают, не искушают, не теребят?
— Не особенно.
— А кто же только что паству мою пострелять хотел? Есть такой бес — человек с ружьем. Очень прилипчивый.
— Да зачем вам такая паства? Воры да пьяницы…
Да убийцы, хотел добавить Георгий, но промолчал, не желая вмешивать в свое личное дело святого отца с его верою в воздаяние Божье.
— Другой нет, и не скоро будет. Или не будет вообще, если сейчас ею не озаботимся.
— Да может быть, пусть гибнет?
— А с кем останемся? — спросил поп. — Эх, времена наши тяжкие. Словно сжили нас со свету, и теперь мы в кромешной тьме.
— Что же делать нам, отче?
— Бороться в себе с человеком с ружьем, — сказал этот носитель клерикальной истины.
— Что вы можете сказать по поводу вчерашней резни? — сменил тему беседы Георгий. Ибо вся эта риторика стала ему скучна. — Ведь учреждения ваши соседствуют.
— Не знаю, — сказал о. Аполлинарий, не обратив внимания на иронию по поводу сомнительного соседства. — Меня в то время не было в церкви. Соборовал умирающего.
— Тоже от укуса умер?
— Нет, от водки.
— Вино хлещут — истину ищут. Черта чисто отечественная. Хотя всё же спокойнее как-то, если от водки мрут, а не от упыря. Один управляетесь?
— Был дьякон, да сгинул. Активист Федька его с колокольни столкнул. Привязал к нему крылья на спину и велел лететь. Изобретатель был. Самоучка. Все в небо хотел.
— Дьякон?
— Дьявол. Федька Восипов. Его тоже вчера в числе прочих бес умертвил. Эта тварь и сотоварищи. — Он кивнул на распростертого упыря. — Господи, спаси и помилуй, — торопливо перекрестился он.
— Гляди, тут и другие рыскают, — довольно трезво произнес подошедший мужик, тот самый, с ужимкой лица. И как бы устыдившись затянувшейся трезвости, тут же вынул и откупорил уже знакомую Георгию бутыль.
Не исключено, спохватился Георгий. И даже несомненно, припомнил он Гамаюнова. Если их было четверо, то трое еще действуют. Осуществляют питание. Как этот мужик, припавший к широкому стеклянному горлу. А может, и расплодились уже, и теперь их значительно больше. Сейчас опомнятся, станут мстить за убитого. Что-то всё у меня перевернулось с ног на голову. Из мстителя в жертву мщения обращен.
— Замечательно то, что они только на мужиков нападают, — услышал он голос пастыря.
Да и я не собирался на баб нападать. Значит, намерения наши аналогичны. Уж не обратился ли я в упыря?
— Кто убивал Воронцовых, того и хватают, — сказал Георгий, глядя на мужика, отиравшего губы. — Постой-постой… Так женщин, значит, вообще не трогают?
— Ну… было. — Вопрос относился к пастырю, но мужик решил взять его на себя. — Две… Двух, — уточнил он, оттопырив скрюченный палец, добавив к нему второй. — Да они были пьющие и гулящие все…
— Погулять, значит, захотелось? Или попить?
Он не успел додумать мелькнувшую, было, мысль.
Сзади раздался резкий удар, потом второй, сопровождающийся звоном стекла. Он обернулся.
В подвальном окошечке сельсовета показалась рука. Аккуратно вынула из рамы осколки стекла. Выдернула с сухим треском крестовину рамы. Потом в отверстие просунулась голова, вытягивая за собой плечи и туловище матроса — в тельняшке, с ремнями и с кобурой. Он встал на ноги. Потянулся, глядя на солнышко. Отряхнулся, аккуратист. Напялил бескозырку.
Значит, не показалось, вспомнил Георгий. Скребся кто-то внизу. И не кто-то, а этот матрос, оставшийся от вчерашней резни. В подпол, значит, нырнул. А рухнувшая в процессе паники и борьбы канцелярия придавила крышку. И вылезти он не смог. Или не смел.
— А таперича бьёт склянки, — сказал мужик.
Матрос сдвинул бескозырку на затылок и придирчиво огляделся. Он не мог не слышать пулеметные выстрелы, хотя вряд ли правильно оценил ситуацию. Однако повел носом и насторожился. Поза его — поза пойнтера 9 — была столь выразительна, что и Георгию вдруг показалось, что опять возник этот приторный трупный запах, а уже через секунду он отчетливо уяснил: нет, не показалось, он есть, и доносит его с наветренной стороны.
— Этта… что ж у него за предмет топорщится? — Отрубить его топором… — Топором? — Чтоб не топорщился, — галдели мужики возле трупа пришельца, да вдруг притихли.
И в нависшем зное, в мертвецкой, почти кладбищенской тишине вновь отчетливо раздалось жужжание мушиного роя. Что-то шмякнулось на дорогу, и Георгий с новым холодом вдоль хребта понял, что это была ворона — обезглавленная, со скрученной шеей, она еще билась в пыли.
Черноперые птицы метались над роем мух, то пикируя, то отлетая — их было три, потом одна внезапно исчезла, раздалось рваное карканье, прерванное сиплым всхлипом, и эта третья вновь взялась ниоткуда, отлетела с вырванным боком в траву.
Вся эта птичья драма разворачивалась метрах в тридцати.
На этот раз народ отреагировал более адекватно. Видно, мистический ужас, в течение долгих недель доводивший людей до оцепенения, был снят с убийством первого вурдалака. Поэтому мужики, кто молча, кто матерно, а бабы — голося, причитая, квохча, бросились врассыпную. Остались Георгий, поп да мужик — тот, что всё хотел в Кострому, да вот на тебе…
Матрос, пригнувшись, словно от пуль, метнулся влево, рванул вправо, крутнулся на месте, и в руке его вдруг оказался шприц — невозможно было уловить, откуда и как он его вынул. У Георгия шприц мгновенно ассоциировался с жалами на конечностях пришельцев. И даже на долю секунды возникло дикое предположение, что моряк сам хочет слить с себя кровь, чтоб упырю не досталась. Или наоборот — преподнести ему угодливое угощенье. Но матрос, сунув руку в карман, вынул завернутую в тряпицу аптечную склянку, даже при всей своей торопливости обращаясь с нею крайне бережно. Георгий же, забыв про браунинг, пытался вытянуть из кобуры неподатливый маузер — правой, еще не вполне повинующейся рукой. А пришелец уже стоял вплоть, словно одним мгновенным прыжком приблизился. Поздно, уже не укрыться от него в церкви. Почему-то пришла на ум скрипучая дверь.
Георгий всей кожей чувствовал влажные волны тепла, исходящие от пришельца. Мухи жужжали так, словно вонзались в мозг, задевали лицо. К собственному прерывистому дыханью примешивалось чужое сопенье. Запах же сделался невыносим.
Скоро и сам точно так же запахнешь. Самого плотно облепят мухи, пока кто-нибудь не догадается прикопать твой обескровленный труп. Он не сомневался, что существо его первым ухватит как прямого виновника гибели сотоварища. Однако замер, дыхание затаил, подло надеясь, что выбор падет на попа или костромича.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});