Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Не меняют дела и другие встречи.
В 1965 году Робер ле Серек, француз, владелец шхуны «Сент-Ив-д’Армор», потерпел крушение у Большого Барьерного рифа. С женой, детьми и тремя матросами он добрался до необитаемого островка Уицсанди, расположенного у берегов северо-восточной Австралии, и провел на нем несколько дней. Там, в полукабельтове от берега, на небольшой глубине он и обнаружил поразившее его животное.
«Оно не двигалось, – писал позже Робер ле Серек, – и мы начали приближаться к нему на резиновой лодке. Убедившись, что животное не замечает нас, и разглядев на его боку длинную рану, явно смертельную, мы решили действовать. Высадив детей и жену и взяв фотоаппараты, я с матросами подплыл к животному и снимал его в течение получаса. Хотя оно казалось мертвым, мы боялись дотянуться до него веслом. Зато я сделал подводные снимки. Глубина там была метра три, не больше, но вода мутноватая. Пришлось приблизиться к чудовищу совсем близко, и вот тут-то оно угрожающе приоткрыло пасть, а затем начало с трудом поворачиваться и медленно ушло в зону глубин. В течение последующих дней мы тщетно искали чудовище, – рассказал далее Робер ле Серек. – Видимо, на мелководье оно появилось из-за раны, случайно нанесенной винтом или форштевнем неизвестного корабля. Общая длина чудовища составляла не менее двадцати метров. Оно было черного цвета, с коричневыми полосами, расположенными через каждые полтора метра. Туловище составляло не менее восьми метров и заканчивалось необыкновенно длинным хвостом. Голова походила на змеиную, глаза бледно-зеленые, с черными вертикальными зрачками, полость рта беловатая, большие зубы. К сожалению, – писал Робер ле Серек, – мы не всё могли разглядеть подробно».
Снимки Робера ле Серека вызвали сенсацию в научном мире.
Но кто он на самом деле – этот таинственный Великий Морской Змей, ужасный Горвен, загадочный Анкетроль, наконец, Краббен? Далеко не каждый свидетель, даже самый удачливый, получает возможность рассказать о своей личной встрече с Краббеном. Так получилось, например, со счастливчиком Гарвеем со шхуны «Зенит». Шхуна эта буквально столкнулась со спящим Морским Змеем. Друзья Гарвея хорошо видели, как отчаянного моряка выбросило за борт прямо на чудовищную спину Краббена. Длину его моряки определили потом не менее чем в двадцать пять метров, и некоторое время счастливчик Гарвей сидел прямо на спине Краббена, торжествующе восклицая: «Я поймал его!» К сожалению, Краббен проснулся…
Первое научное описание Великого Морского Змея дал в свое время (в прошлом столетии) известный шведский архиепископ Олаф Магнус. Звучало оно торжественно: «Змей этот долог, толст, стремителен, как молния, и весь снизу доверху покрыт блистающей чешуей». После столь торжественного, но, заметьте, достаточно скромного описания свидетели и знатоки, будто спохватившись, начали наделять Краббена огромным количеством всевозможных клыков, шипов, когтей. Когда как-то за чаем я взялся пересказывать приметы Великого Морского Змея Агафону и Серпу Ивановичу, они подтвердили: «Точно, как в букваре!»
«Природа, Сказкин, – сказал я, подражая моему знаменитому шефу-вулканологу, – в общем-то, справедлива. Изобретенные ею орудия равномерно распределяются по разным видам. Одному достаются когти, другому – клыки, третьему – рога».
Третьим за столом сидел Сказкин. Он обиделся.
Но это было позже. Гораздо позже. А в тот злополучный день, точнее, в ту злополучную ночь (ибо я пришел в себя только ночью) я сидел в узкой глубокой пещере и дрожал от возбуждения и свежего ветерка, налетающего с залива.
Умножая знания, умножаешь печали. Я замерз. Меня трясло. Мне хотелось к Агафону. Мне хотелось сесть с ним за стол. Мне хотелось… достать Сказкина! И еще как достать! Мне хотелось дать ему почувствовать, что пережил я. Ведь в тот момент, когда Краббен, туго оплетенный пенными струями холодной воды, восстал из смутных глубин, я уже изо всех сил мчался по узкой полоске каменистого пляжа!
А Краббен не торопился.
Краббен оказался неглуп и расчетлив.
Он очень точно (позже об этом рассказал мне Серп Иванович) определил то место, в котором я должен был оказаться минут через пять, и двигался, собственно, не за мной, а именно к этому, заранее вычисленному им месту.
Пещера, выручившая меня, бурно разочаровала Краббена.
Я вполз в пещеру, затаился и выглянул из нее только через час.
Смеркалось. Краббен и Сказкин исчезли. Вспыхивали в потревоженной глубине фосфоресцирующие медузы. Вода была так прозрачна, что медузы казались звездами, медленно дрейфующими в пространстве. Там же, в прозрачной смутной неопределенности, раскачивалась бледная луна. Как костер, подумал я, имея в виду то, что настоящий костер должен был бы пылать сейчас на гребне кальдеры. Спасительный, ободряющий костер.
Но Сказкин сбежал.
Сказкин бросил попавшего в беду человека!
Кальдера Львиная Пасть простиралась так широко, что лунного света на все пространство не хватало. Я видел лишь часть заваленного камнями берега и теряющиеся в полумраке черные базальтовые стены. Краббен (я чувствовал) таился где-то неподалеку. Оставалось повторять: «Сказкин, Сказкин…» Окажись фал подлиннее, я сидел бы сейчас за столом и писал отчет об увиденном.
Великий Морской Змей – это ли не открытие?!
«Эх, Сказкин, Сказкин…» – с горечью повторял я.
Сказкину я мог простить хвастовство, мелкие хищения, его вранье, его откровенное неверие в прогресс и науку, его великодержавность и гегемонизм по отношению к сироте Агафону Мальцеву, но трусость простить не мог. Прыгать, как дикарь, на гребне кальдеры, глядя, как начальника гонит по берегу неведомое морское чудовище, прыгать и с наслаждением вопить: «Поддай, начальник! Поддай!» – этого я простить не мог.
А Сказкин вопил.
А Сказкин свистел.
А потом сбежал, скрылся!
Остались – дробящаяся на волнах луна, ночь и жуткое соседство Краббена.
Из призрачных глубин бухты, мерцая, поднялась и зависла медленная непристойно бледная, как скисшее молоко, медуза. Хлопнула хвостом рыба. Прошла по воде рябь.
«Не трогай в темноте того, что незнакомо…»
Исполинский амфитеатр кальдеры поражал смутной соразмерностью всех своих выступов и трещин. То страшная гидра виделась мне в сплетении лунных теней, то черный морской монах в низко опущенном на лицо капюшоне.
«Сюда бы Ефима Щукина», – невольно подумал я.
Ефим Щукин был единственным скульптором, работавшим на Курилах.
Островитяне
