Фриц Лейбер - Клинки против смерти

Лестер Флегиус с некоторой запинкой сообщил о том, что он использовал, по его словам, “слабое подобие пятна” для привлечения внимания публики к новой рекламе из серии “Промышленный дизайн для дома”.

Лафкадио Смитс, который имел большой опыт заимствования идей у Саймона Гру, бесстыдно заявил, что воспроизвел пятно в виде узора на белье. Это белье уже с руками отрывают в пяти художественных салонах города, а трое девочек в его, Лафкадио, берлоге вовсю строчат новое. Он приготовился к взрыву негодования со стороны Саймона, собираясь предложить тому полюбовную сделку с учетом процентов от процентов, но свободный художник никак не прореагировал на нахальство Смитса. Его словно одолевали какие-то неотвязные думы.

Дело заключалось в том, что картина не продвинулась дальше того первого пятна.

Улучив момент, Норман Сейлор заговорил об этом с Гру.

— Меня словно что-то не пускает, — признался тот с облегчением. — Стоит мне взять в руки кисть, как я начинаю бояться, что испорчу рисунок, и на том все кончается. — Он помолчал. — А еще я попробовал рисовать на маленьких листах бумаги. Пятна, которые получаются, выглядят зеркальными отражениями большого! Такое впечатление, что ничего иного я изобразить не способен. — Саймон нервно рассмеялся. — Что ты насчет всего этого скажешь, Норман?

Антрополог покачал головой.

— Я изучаю пятно, пытаюсь определить его место в континууме примитивных знаков и универсальных символов сна. С наскока тут не разберешься. Что же касается твоего… э… воображаемого барьера, я бы посоветовал тебе замазать пятно новым. У нас есть фотографии, так что мы ничего не потеряем.

С сомнением кивнув, Саймон посмотрел на левую руку — и быстро схватил ее правой, дабы унять подергивание кисти в знакомом ритме.

Если на встрече друзей через неделю после знаменательного события можно было говорить об энтузиазме, то через две недели энтузиазм сменился эйфорией. Мелодия Толли породила новое направление в музыке — драм-н-дрэг,[13] которое обещало составить серьезную конкуренцию рок-н-роллу. Самого же барабанщика пригласили принять участие в телевизионной передаче. Единственная сложность состояла в том, что новых тем у музыкантов не возникало. Мелодия драм-н-дрэга была построена на повторах или в лучшем случае переработках первоначальной фразы. Со странной неохотой Толли упомянул также, что отдельные стиляги начали приветствовать друг друга притоптываньем в ритме бум—пампампам—бим—бам—бом.

Излечив нескольких считавшихся неизлечимыми и годными разве что для лоботомии[14] больных, Гориес Макинтош произвел сенсацию в медицинских кругах. Коллеги со степенями докторов медицины перестали, обращаясь к нему, подчеркнуто выделять “мистер”, а кое-кто даже, выпрашивая у него копию карты ТМВКР (теста Макинтоша на восприятие кляксообразного рисунка), именовал его “доктором”. Ему прочили место заместителя главного врача той самой клиники, где он работал в должности рядового психиатра. Правда, он рассказал друзьям, что некоторые пациенты взяли себе в привычку играючи колотить друг дружку, бормоча при этом нечто вроде “трам—тамтамтам—трам—там—там”. Все шестеро интеллектуалов отметили сходство в поведении больных Гориеса и пижонов Толли.

Первый из “привлекателей внимания” Лестера Флегиуса (разумеется, в форме пятна) начал действовать сразу же по внедрении: в штаб-квартиру фирмы его заказчика в тот же день позвонил добрый десяток директоров и президентов родственных компаний, и всех их очень и очень интересовал привлекатель. Лафкадио Смитс сообщил, что арендовал еще одно помещение, открывает филиалы по изготовлению платьевых тканей, шелковых галстуков, абажуров и обоев и по уши увяз в судебных разбирательствах с несколькими крупными фирмами. И вновь Саймон Гру удивил Смитса тем, что не закричал “держи вора” и не потребовал приличествующей компенсации. Свободный художник казался еще более отстраненным, чем неделю назад.

Перейдя из жилой половины его квартиры в студию, друзья поняли причину меланхолии Саймона.

Пятно выглядело так, словно ему вздумалось почковаться. Со всех сторон его окружало множество меньших по размеру пятен. Цветовая гамма, надо сказать, подобрана была безупречно. Однако каждое из пятнышек, будь оно хоть вполовину меньше первого, оставалось все-таки точной его копией.

Лафкадио Смитс поначалу не поверил, что Саймон рисовал эти пятна в своей излюбленной манере — свободным махом кисти с подмостей. Даже когда Саймон продемонстрировал ему, что при всем желании столько раз скопировать пятно попросту невозможно, Лафкадио, будучи искушен в придании серийным изделиям вида ручной продукции, по-прежнему отказывался верить собственным глазам.

Тогда Саймон устало взобрался на подмости и не глядя тряхнул кистью над холстом. На полотне возникли очередные копии большого пятна, и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона случилось нечто загадочное и даже пугающее.

Гориес Джеймс Макинтош покачал головой и пробормотал что-то насчет “стереотипного принудительного поведения на творческом уровне”.

— Правда, — добавил он, — слишком уж оно стереотипное.

Немного позже Норман Сейлор вновь подсел к Саймону, а потом имел долгую конфиденциальную беседу с Толли Б.Вашингтоном, за время которой выудил у последнего всю подноготную его прапрапрапрапрадедушки. Когда же Нормана спросили о том, как продвигаются его собственные исследования, антрополог ограничился простым пожатием плеч. Однако, прежде чем разойтись, он дал друзьям совет.

— Как правильно заметил Гори, эта клякса склонна к воспроизводству. В ней присутствует какая-то незавершенность, которая настойчиво требует повторения. Посему было бы неплохо, если каждый из нас, почувствовав, что пятно все сильнее овладевает им, попробовал бы отвлечься — заняться делом, которое не имело бы почти ничего или вообще ничего общего с тираническими изображением и звуком. Играйте в шахматы, нюхайте духи, сосите леденцы, смотрите в телескоп на Луну, уставьтесь на искру света во мраке и попытайтесь опустошить мозг — словом, что-нибудь в этом духе. Попробуйте противостоять принуждению. Быть может, кому-то из нас повезет натолкнуться на противоядие — отыскать свой хинин для новой малярии.

Если кто-то из них и упустил сперва зловещую нотку предостережения в совете Нормана, ему вполне хватило последующих семи дней, чтобы осознать тревожность ситуации. Очередная встреча шестерых интеллектуалов была исполнена параноидального величия и граничащего с истерией отчаяния.