Владимир Клименко - Ловцы ветра. Резервация для чудаков

Космический бродяга, твой дом - Вселенная,

Скитание - твоя судьба.

В дверь постучали. Кирилл неохотно вытянул из пишущей машинки почти законченную страницу и убрал в папку. Взглянул на часы: для Веры еще рано, а больше никого он не ждал. Но снова постучали, уже громче и нахальнее, и он пошел открывать.

Сергей ввалился веселый и замерзший.

- Здесь живут правдоискатели-одиночки или я ошибся адресом? - начал он дурачиться еще с порога.

- Вам в соседний подъезд, - выдерживая тон, засмеялся Куликов и попытался вытолкнуть Сергея на лестничную площадку.

Но с таким же успехом он мог бы бороться с бульдозером. Сергей быстро сунул ему в руки свой портфель и стал разматывать длинный шарф, который при желании можно было поделить на всю редакцию.

- Старик! - кричал он, шумно ворочаясь в прихожей. - Давай пить вино. Я "Напареули" купил по случаю. Представляешь! А потом, если захочется, чай. А потом ты мне прочтешь свою гениальную рукопись.

- С чего ты взял, что я пишу?

- Совсем за идиота держишь, да? Это же любому тупому ясно, что творишь. Потому и нервный. Я пришел снять с твоей души грех одиночества. Нехорошо отрываться от коллектива.

До этого дня Сергей заходил к нему пару раз, не больше. Друзьями они никогда не были, но и неприязни у Кирилла сослуживец не вызывал. Просто он привык быть один, вот и все. Кириллу казалось, что он удачно застраховался от случайных знакомых и любопытных взглядов, что его жизнь вне редакции остается никому неизвестной, поэтому упоминание о рукописи насторожило. Действительно, почему это Сергей интересуется, что он пишет, да и вообще, откуда он может знать про это?

- Вот что, - сказал Кирилл. - Вино мы выпьем в другой раз, когда будет для этого повод. А чай я только что заварил. Тебе покрепче?

- Что за вопрос? - Сергея нисколько не огорчил отказ Куликова от приятельской выпивки. - Ты не обижайся, Кирилл, что я вот так, незваным гостем. Просто подумал, что переживаешь из-за сегодняшнего разговора с шефом. Мы ведь уже привыкли друг к другу. Жаль будет расставаться.

- Да пустое все это, - Кирилл махнул рукой. - Завтра приду, как обычно.

- Вот и ладненько. А то "к черту!". Шеф, между прочим, сам расстроился.

В Совет Клор отправился утром сам, так и не дождавшись больше ни одного вызова.

Ночь прошла плохо. Даже долгий опыт работы на осваиваемых планетах, который вырабатывает способность засыпать при любых обстоятельствах, на сей раз не помог.

Клор надел парадный комбинезон и весь рассвет простоял у окна, наблюдая, как пробуждается близкий лес. Затем решительно захлопнул дверь и направился к вертолетной стоянке.

Было довольно странно вот так, без конвоя, заставлять себя идти на суд Координаторов. Но Клор прекрасно понимал, что бежать с планеты, где каждый житель находится под постоянным и бдительным контролем, невозможно.

Дежурный офицер в приемной Совета тотчас препроводил его в комнату рядом с залом заседаний. Не успел Клор присесть в кресло, как раздался сигнал войти.

Все было так и не так, как он представлял себе. Во-первых, его не сопровождала охрана, и он, как свободный гражданин, вошел в зал не арестованным, а гостем. Во-вторых, тот зал заседаний Совета, который он неоднократно видел в записях видеохроники, оказался намного меньше и даже по-своему уютнее, чем это смотрелось с экрана. Координаторы сидели в креслах, расположившихся небольшим крутым амфитеатром и, если бы не возраст большинства из них, напоминали скорее студенческую аудиторию, чем грозных вершителей судеб Федерации.

Еще от входа Клор разыскал глазами брата, но сразу отвел взгляд в сторону. Верх смотрел неприступно и строго, словно с первой минуты подчеркивал, что между этим провинившимся Созидателем и им, Верхом, одним из Координаторов, не может быть ничего общего.

Впрочем, не ощутил Клор и той враждебности, которой ожидал. Обстановка напомнила ему студенческие годы и выпускной экзамен, и на секунду он снова почувствовал себя курсантом.

Он ожидал вопросов, но вопросов не было. Затянувшееся молчание вернуло Клора в настоящее, и он со все возрастающей тревогой начал оглядывать зал.

Наконец, сидящий в первом ряду Координатор, лениво потянулся к клавишам пульта, и почти сразу в тишине отчетливо зазвучал голос самого Клора - та самая запись в вахтенном журнале, которую он так отчаянно стер перед арестом.

Клор невольно покачал головой. Ничего крамольного в журнале, конечно, не было. Зря старались ребята из шифровального отдела. Но все же...

После того, как было прослушано несколько ежедневных отчетов, составленных по обязательной форме, куда кроме данных о погоде и собственном самочувствии вносились сведения о ходе программы изменения климата, запись выключили. Неожиданно раздался вопрос, которого Клор опасался.

- Все ли, что вы считаете нужным, вносилось в журнал?

- Все, что считал нужным, - лаконично ответил Клор.

- А происходило ли за время вашей работы Созидателем на ЭН-12 что-нибудь такое, что вы были обязаны внести в журнал и не сделали этого?

"Вот оно!" - Клор машинально прижал вспотевшие ладони к ткани комбинезона.

"Скажи было", - вертелось в голове, но вместо этого он сухо отрапортовал:

- Ничего заслуживающего внимания Совета.

- Это ложь! - не выдержал тот самый Координатор, который включал запись. - Нам все известно!

"О, Вечный Разум, в твоей руке горсть звезд..."

Клор украдкой посмотрел на брата. Тот сидел, прикрыв веки, как будто дремал, и только уголки быстро подрагивающих губ выдавали, что он все слышит.

У Клора гулко забилось сердце, как было когда-то единственный раз после поступления сигнала о разгерметизации десантного бота - тогда у него оставались считанные мгновения для того, чтобы нажать кнопку аварийного катапультирования.

"Ну и пусть, - мелькнула мысль. - Все равно им все известно.

- Да, это правда, - быстро сказал он.

- Что именно? - тут же последовал вопрос из задних рядов.

- Я поделился с аборигенами продуктами и медикаментами во время засухи, иначе бы они погибли.

Проклятая рукопись! Он так устал от нее.

Клор оттолкнул от себя пишущую машинку и тут же стал Кириллом. Он ощутил это почти физически, хотя ничего не изменилось. Те же глаза, тело, руки.

Но еще секунду назад он был в той жизни, к которой уже не вернуться.

Кирилл некоторое время посидел спокойно, словно приходя в себя после трудного путешествия. Зачем он взялся за это? Что дадут ему эти записи на чужом языке? Почему он снова и снова пытается привести в порядок мысли и ведет записи, которые никогда не найдут своего читателя? На Земле его исповедь в лучшем случае воспримут как научно-фантастический роман. И что за архаичный способ фиксировать происходящее?