Джордж Мартин - Неистовые джокеры

— Да, когда мне нужно, я могу быть эффектной. Терпеть не могу, когда мной пытаются помыкать. — Она присела на краешек барной стойки и сделала глоток, крылья еле заметно затрепетали от удовольствия. Ее чувственность была всеобъемлющей и неукротимой; совершенно естественным движением женщина покрутила ногами, продемонстрировав длинные округлые икры и стройные бедра. — Но это не значит, что я не приветствую некоторую агрессивность — в определенных обстоятельствах.

— Не ты ли не так давно обвиняла меня в том, что я пытаюсь проникнуть к тебе в спальню, сочиняя неубедительные истории?

— Ты ведь не обиделся на меня, правда? — Ее глаза снова замерцали, они не отрывались от мужчины ни на миг и ничего не скрывали, — Откуда мне было знать, что ты говоришь правду? И потом, я жаловалась только на форму. О том, что твое предложение меня не интересует, речи не было.

Фортунато подошел к ней; она отставила свой бокал и поднялась ему навстречу. Его левая рука скользнула меж ее крыльев, правая обвила талию.

Губы, нежные и пахнущие коньяком, немедленно разомкнулись навстречу губам мужчины, язык порхнул по его зубам и со знанием дела проник ему в рот. Соколица переступила ногами, ее крылья сомкнулись вокруг него. Фортунато чувствовал жар ее тела, ощущал, как бурлит в ней энергия дикой карты, как она ворвалась в его тело — подобно ядерному взрыву.

Соколица оторвалась от его губ, тяжело дыша.

— Господи!

Чернокожий красавец подхватил ее на руки и понес к постели.

— Да ты совсем как пушинка!

— У меня полые кости, — сообщила она ему на ухо и пробежала языком по его мочке. — Полые, но прочные, как стекловолокно.

Она обхватила его грудь и стиснула — всего на мгновение, чтобы доказать свои слова, потом куснула его за шею.

Кровать он отыскал инстинктивно, остальные его чувства вышли из-под контроля. Фортунато принялся искать на платье Соколицы молнию, но она проговорила:

— Плевать на платье, я куплю себе новое. Я хочу, чтобы ты взял меня, и немедленно.

Фортунато обеими руками взялся за вырез ее декольте и разорвал платье до самой талии. Обнажились груди — бледные полушария идеальной формы с большими сосками, которые были лишь немногим темнее всей кожи. Он сжал один из них зубами, и женщина рванула его рубаху так, что пуговицы отлетели и со звоном рассыпались по полу. Потом Соколица дернула за пояс и спустила брюки до колен, ее руки стиснули член с такой силой, что причинили бы боль, но он уже налился кровью и так горел, что Фортунато казалось — он вот-вот лопнет, как перезрелый плод.

Под бархатным платьем не оказалось ничего, кроме пояса с подвязками и черных шелковых чулок, волосы на лобке были мягкие и шелковистые, как каракуль. Она закинула обе ноги в черных туфлях на плечи Фортунато и обхватила его за шею. Ее крылья вздрагивали в такт дыханию.

— Ну! — выкрикнула Соколица, — Ну!

Он вошел в нее, и его словно ударило электрическим током. Раскаленные ярко-малиновые энергетические линии запульсировали вокруг их тел. Никогда еще в жизни он не чувствовал ничего подобного.

— Господи, что ты со мной делаешь? — прошептала она. — Нет, не отвечай. Все равно. Просто не останавливайся — никогда.

В первое мгновение у Спектора так закружилась голова, что он чуть не упал, но успел ухватиться за железные перила; ногу словно окунули в раскаленную лаву.

Спектор сел и попытался определить, куда его забросили, затем поднялся и поковылял по узким мосткам, держась за холодные перила. Перед ним простиралось пустое и темное поле стадиона «Янки». Этот недоносок ему еще заплатит! Да и он сам тоже хорош — не узнал в портье Фэтмена! Надо было осторожнее. Теперь книги пропали, и ему придется справляться с Астрономом в одиночку.

— Вот придурки! Забросили меня к черту на кулички, в Бронкс.

Спектор шмыгнул носом и принялся озираться в поисках спуска, наконец спустя несколько минут заметил лесенку. До асфальтированной дорожки внизу было добрых пятьдесят футов. Он осторожно спустился, оттопырив ногу, чтобы не задеть ни за что искалеченной ступней, — ткань, пытавшаяся превратиться в пальцы ног, отозвалась пульсирующей болью. Пятьдесят футов до дорожки были преодолены за десять минут.

Спектор огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь такого, чем можно было бы воспользоваться вместо костыля. Безрезультатно. По ту сторону ограды не было ничего, кроме крутого спуска. Спектор поковылял по краю дорожки к трибунам, уверенный, что это единственный способ выбраться со стадиона.

Кое-как перебравшись еще через одно ограждение — похоже, выше располагался правый сектор открытой трибуны, — он споткнулся о коробку, набитую пакетиками арахиса, и с воплем упал.

Свет ударил ему в глаза почти мгновенно.

— Ни с места, приятель.

Сам обладатель голоса оставался в темноте. Что-то щелкнуло — наверное, предохранитель на револьвере.

— Помогите! Мне нужен врач. Посветите на мою ногу.

Ему нужно было во что бы то ни стало подманить сторожа поближе, чтобы можно было увидеть его глаза.

Сторож осветил фонариком пострадавшую ступню — она была черно-багровая в том месте, где ее придавило книжками.

— Боже правый! Что с вами приключилось?

Он был совсем близко, но его глаз Спектор все еще не мог разглядеть. Он вытащил из кармана зажигалку и щелкнул ею. В свете крошечного огонька глаза сторожа показались льдисто-голубыми, очень красивыми. Спектор впился в них взглядом. Мужчина приглушенно пискнул, смерть навалилась на него, мгновенная и неумолимая. Он упал наземь и затих.

Спектор обыскал труп, забрал у сторожа фонарь и ключи. Если он сумеет добраться до какой-нибудь из раздевалок, возможно, там найдется что-нибудь такое, чем можно перебинтовать ногу. И уж точно он найдет там что-нибудь, из чего сделать костыль, а возможно, и смену одежды.

Он похромал по пандусу на трибуны и начал спускаться по ступенькам, ведущим на поле.

— Крысы — мои самые верные помощники, — сказала Вонищенка. — Я собираю впечатления у всех, у кого только могу, — а их здесь уймы.

— «Нью-Йорк глазами крысы», — усмехнулся Джек, — Думаю, такого путеводителя нигде не встретишь.

По улице вилась змейка танцующих — джокеров или натуралов, переодетых джокерами, не разобрал. Танцующие подожгли несколько машин-развалюх, стоящих на погрузочных площадках. Хотя, возможно, они и не были развалюхами до того, как к ним поднесли факелы. Теперь уже сказать было трудно. Как бы то ни было, сейчас они весело пылали, и в воздух поднимались клубы жирного черного дыма.