Мино Милани - Пульсирующий камень

— Я видел. Видел пластырь.

— Ну… Это пустяк!..

— Как это пустяк?

— Ну! Пустяк! Царапина и все.

— Генерал, я здесь для того, чтобы служить НАСА. Я не шпион и не из тех журналистов, которых волнуют только свои собственные интересы. Статья будет опубликована неизвестно когда и поэтому не сыграет никакой роли в моей карьере. Вы компенсируете мне расходы, это верно, но кто знает, не придется ли мне еще добавить несколько долларов из своего кармана. Словом, работа в убыток…

— Купер…

— Нет, дайте мне закончить. Не создавайте дополнительных трудностей. Если хотите, чтобы моя работа принесла какую-то пользу, доверяйте мне.

Чест слегка покраснел и твердо сказал:

— Мне кажется, мы доверяем вам, и еще как!

— Тогда давайте продвинемся немного дальше. Я не верю, что это царапина. Так что же это такое?

Генерал тяжело вздохнул и с неприязнью посмотрел на меня.

— Официально заявляю вам, — проговорил он, — ничего особенного. Хотя… — добавил он, чуть поколебавшись, — рентген вроде бы и показывает, что внутри довольно глубокая рана. Но обратите внимание, — он сделал предупреждающий жест, — я сказал «вроде бы». На самом деле его горло в превосходном состоянии. Возможно, Темпль родился с этим дефектом. Скажу больше, определенно это у него с самого детства. А может, поцарапался, когда после полета принимал душ, — заключил он, — вот и все.

— Что у Темпля идеальное здоровье, нет никаких сомнений, генерал.

— Согласен, — обрадовался он.

— А рана глубокая? — все же настаивал я. — Чем она может быть вызвана? Каким-то ударом?

— Возможно. Только, несомненно, не во время полета на Луну.

— Это мог быть удар копьем, например?

Он засмеялся и покачал головой:

— Ох, уж эти журналисты!

Я покинул остров на вертолете. Меня доставили на военный аэродром, а оттуда, словно почтовую посылку, перевезли в Денвер, штат Колорадо. Затем я полетел в Нью-Йорк. Смеркалось. Это был самый долгий день в моей жизни. Но спать мне не хотелось. И все же я сидел, закрыв глаза…

…и вновь видел перед собой бледное, мокрое от пота лицо молодого спартанского воина, говорившего:

— …люди, кони — белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами… — и негромко напевавшего на языке, который умер много веков назад, древнейшую военную песнь…

Джек Темпль. Это мне не приснилось, я был в этом уверен.

«Леонид дал сигнал к атаке, и мы пошли по телам павших лучников…» Да, это был не сон: «Стрела… вонзилась вот сюда.» И я… умер…

Стрела вонзилась в горло. И Джек Темпль вернулся с Луны с царапиной на шее… А может быть, он поцарапал себя, когда принимал душ? Но внутри была глубокая рана… Откуда она могла взяться? Ранение? «Возможно. Только несомненно, не во время полета на Луну.»

Так что же?

Я открыл глаза, посмотрел в иллюминатор и не увидел ничего, кроме кромешной тьмы. Кромешная тьма была повсюду. Тьма и тишина в течение пятнадцати секунд. Приборы бездействовали. По научным данным космический корабль вполне мог быть уничтожен за это время, а с ним и человек на борту. Что произошло за эти пятнадцать секунд? Темпль встретил прошлое: находился я Фермопилах, сражался и погиб от стрелы, попавшей в горло? Я снова закрыл глаза. Да нет! Время летит со скоростью триста тысяч километров в секунду, как и свет, насколько мне было известно. Или, может быть, еще быстрее, кто измерял его полет? Чтобы встретить прошлое, надо было двигаться еще быстрее… черт побери… Откуда мне знать! Я ничего не понимаю в подобных расчетах! Я же ведь журналист, какого черта им от меня надо?

Злость, охватившая было меня, быстро прошла. Загадку этих пятнадцати секунд и провал связи с кораблем НАСА рано или поздно раскроет. Точно так же, как найдет объяснение и глубокое ранение в горле астронавта. А может, и не будет никакого ответа, ведь полет прошел как нельзя успешно, и это было самое важное, человек мог теперь летать на Луну, высаживаться там, ходить по ней и возвращаться на Землю меньше чем за два часа. Теперь и в самом деле достаточно было лишь протянуть руку, чтобы покорить Луну.

Профессор Зейвольд принял меня или, скорее, вынужден был принять, как только вышел из аудитории. Еще звучали аплодисменты слушавших его лекцию, и он был немного возбужден.

— Всегда так бывает, — сказал он, словно извиняясь.

— Аплодисменты волнуют, профессор.

— Нет… волнует психиатрия, Купер, — поправил он меня и, взглянув на часы, добавил: — Боюсь, что у меня совсем немного времени для вас, дорогой друг.

— Постараюсь быть кратким, профессор. Я бы тоже хотел как можно быстрее разрешить волнующую меня проблему.

— Какой-нибудь больной? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Самый здоровый человек на свете, и это не просто красивая фраза. Действительно, самый здоровый человек на свете, стальные нервы, молниеносные рефлексы, и все прочее.

Он поморгал.

— Не понимаю вас, Купер… Здоровый… и даже психически?

— Конечно. Абсолютно здоровый.

Один из величайших психиатров мира снова недоуменно посмотрел на меня.

— А какое я могу иметь отношение к самому здоровому человеку на свете? Я врач. Работаю для того, чтобы люди были здоровы, но… я занимаюсь преимущественно больными.

И тогда я рассказал ему о Темпле. Он слушал меня, склонив голову, шевеля время от времени тонкими, изящными пальцами. Когда я закончил, он поднял на меня свои темные и пронзительно умные глаза.

— И вы хотите знать, — сказал он, — как это возможно, чтобы человек наших дней, никогда не бывавший в Греции, не читавший книг по истории, во всяком случае в недавнее время, и даже не знающий, как правильно произносить — Фермопилы или Фермбпилы… Вы хотели бы знать, каким образом такой человек может рассказывать историю похода Леонида и заявить, что сражался с персами?

— Да, именно это я и хотел бы знать. Но, — добавил я, — есть еще одно обстоятельство, о котором я не успел вам сообщить. Я был у профессора Шезингера, вы его знаете?

— Да, конечно, это историк.

— Так вот. Он подтвердил, что все рассказанное Темплем соответствует исторической правде. Единственное, чего не знал профессор, это обряд с лавровыми венками, которые помещали между рогов быка… Он говорит, что это очень интересная деталь.

Глаза Зейвольда блеснули.

— Это не первый подобный случай, о котором я слышу, — тихо проговорил он. — Знаете, я общался с тысячами больных и тысячами здоровых людей, но мне лично никогда не доводилось встречать что-либо подобное. Повторяю, я только слышал о таких вещах. Знаю, что несколько лет назад один итальянский крестьянин в бреду после солнечного удара уверял, будто оказался среди римских солдат, сражавшихся против Ганнибала в битве при Каннах, и рассказал много подробностей, которые, по мнению историков, были абсолютно точными. Однако этот крестьянин родился в окрестностях Канн и постоянно жил там… Я видел больных, которые — тоже в бреду — говорили на совершенно незнакомом им языке — на немецком или датском, к примеру… Как это может быть? Я мог бы дать вам множество ответов, Купер, но ни один из них не удовлетворил бы вас. Науке известно многое, но не все. К тому же, — спокойно продолжал он, — человеческий мозг — это целый мир, изученный лишь отчасти. Я бы даже сказал — в самой незначительной части. Так что же? Перевоплощение? Наследственность? Мы все происходим от Адама и Евы, не будем забывать этого. Древние воспоминания, где-то услышанные слова, представления. — И Зейвольд еще некоторое время говорил в том же духе, и я таким образом оказался одним из немногих привилегированных слушателей, которому ok читал персональную лекцию. Он упомянул о многих других, очень интересных вещах, возможно, чересчур сложных, часто невероятных, но все равно они не убедили меня. Последняя фраза заканчивалась словом «случай».