Ким Робинсон - Дикий берег

– Глаза у меня уже не те, что прежде. Было бы сейчас лето. Как мне его недостает.

Я прищелкнул языком. Обидно средь бела дня сидеть в потемках и жечь лампу. И не просто обидно. Я обвел глазами убогую лачугу, и мне сделалось тоскливо.

– Черт, – злобно пробормотал я.

– Что-что?

– Я сказал, черт.

– Почему?

– Да… – Как объяснить ему, не огорчая? Он принимал это убожество, почти не раздумывая. Я покачал головой. Он с любопытством глядел на меня.

Вдруг меня осенило. Я вскочил.

– Куда? – спросил отец.

– Есть одна мысль. Я надел сапоги, куртку.

– Льет как из ведра, – с сомнением сказал отец.

– Мне недалеко.

– Ладной. Будь поосторожней.

Я повернулся в открытой двери, шагнул обратно и легонько двинул его в плечо.

– Ага. Я скоро вернусь, ты шей.

Я пробежал по мосту, поднялся на Бэзилон к бывшему дому Шенксов и принялся рыться среди головешек. Довольно скоро я нашел, что искал, в мокрой золе под северной стеной – большое прямоугольное стекло в размах моих рук и почти такой же высоты. Одно из многих окон. С угла оно немного сплавилось и покоробилось, но это меня ничуть не огорчило. Я поднял голову к небу, поймал ртом несколько дождевых капель и пошел в долину, осторожно неся стекло перед собой. По нему стекала вода. Как в автомобиле за ветровым стеклом, а? У мастерской Рафаэля я остановился и постучал. Он был дома, перемазанный в машинном масле, и стучал молотом, как Вулкан.

– Раф, поможешь мне вставить это окно в нашу стену?

– Конечно, – сказал он, выглядывая на дождь. – Прямо сейчас, что ли?

– Ну…

– Давай дождемся погожего дня. Нам придется много ходить в дом и из дома. Я неохотно согласился.

– Всегда удивлялся, чего вы живете без окна?

– Стекла у нас не было! – весело ответил я и пошел домой.

Через два дня мы прорезали окно в южной стене, и комнату залило светом, так что каждая пылинка стала серебряной. Пыли у нас было много.

Рафаэль даже приладил нам подоконник. Взглянул на оплавленный край стекла, заметил:

– Надо же, чуть не расплавилось. – Одобрительно кивнул и вышел, неся инструменты за плечом и насвистывая. Мы с отцом суетились в доме, прибирались, выглядывали в окно, выходили взглянуть снаружи.

– Замечательно, – сказал отец с блаженной улыбкой. – Генри, какая же замечательная мысль тебе пришла. Я же знаю, ты у меня головастый.

Мы пожали друг другу руки. Я почувствовал прикосновение его сильной ладони и весь расцвел. Приятно, когда отец тебя хвалит. Я так тряс его руку, что он даже рассмеялся.

Это напомнило мне о Стиве. Никогда он не слышал отцовской похвалы и никогда бы не услышал. Наверно, это как ходить с занозой в пятке. В пяте души моей, Горацио. Кажется, я начал понимать его лучше, и в то же время я вроде бы как его терял – настоящего, всамделишного Стива. Только во сне мне удавалось как следует увидеть его лицо. И так трудно было изобразить Стива в книге: как он умеет насмешить, как с ним понимаешь, что действительно живешь. Я сел работать над этим – у нового окна.

– Надо будет сшить занавески, – сказал отец, задумчиво глядя на стекло, прикидывая на глаз размеры.

Какое-то время спустя я вместе с нашими отправился на последнюю в этом году толкучку. Зимние толкучки это вам не летние – меньше народу, меньше товара. В этот раз моросил бесконечный дождь, каждый старался побыстрее отторговаться – и домой. Спор из-за цены быстро превращался в ругань и даже в драку. Шерифам было забот хоть отбавляй. Время от времени я слышал, как кто-нибудь из них орет: «Идите, куда идете, не толпитесь! Эй, что тут не поделили?»

Я перебегал от навеса к навесу и под укрытием от дождя старался выторговать для отца ткань или старую одежду. На обмен у меня были только морские гребешки да пара корзин, так что торговаться приходилось изо всех сил.

Компания мусорщиков развела в своем лагере огонь, плеснув на мокрые дрова бензину, и под их навесом собралась куча народу. Я тоже подошел, и там-то обнаружил мусорщицу, готовую отдать за мое добро груду драной одежды.

Когда мы пересчитали ее товар, она сказала:

– Я слышала, это вы из Онофре устроили южанам такую штуку.

– Чего? – сказал я, слегка вздрогнув. Она рассмеялась, показав испорченные зубы, и отхлебнула из бутылки:

– Не прикидывайся дурачком, деревенский.

– Я не прикидываюсь, – сказал я. Она протянула бутылку, но я покачал головой. – Чего, по-вашему, мы устроили тем из Сан-Диего?

– Ха! По-нашему. Посмотрим, как вы отговоритесь, когда они придут спрашивать, зачем вы пришили их мэра.

Меня затрясло от промозглой сырости, и я как стоял, так и сел. Взял у нее бутыль и выпил кислой кукурузной браги.

– Давай расскажи, что ты слышала.

– Ладно, – сказала она, радуясь возможности посплетничать. – На материке говорят, вы завели мэра и его людей прямо в японскую засаду. – Я кивнул, чтобы она продолжала. – Ага! Теперь он не отрицает. Так что японцы почти всех перебили, и мэра тоже. Они в Сан-Диего злые как черти. Если б не дрались промеж собой, кому занять его место, худо бы вам пришлось. Но сейчас каждая собака в Сан-Диего хочет быть мэром, по крайней мере так говорят на материке, а я им верю. Говорят, там черт-те что творится.

Я отхлебнул еще глоток жуткого зелья, и он упал мне в желудок, как большое железное грузило. В воздухе висела мелкая морось, с края навеса капало.

– Слушай, деревенский, ты в порядке?

– В порядке.

Я свернул тряпье, поблагодарил ее и ушел, торопясь скорее попасть в Онофре и сообщить Тому новость.

В другой дождливый день я торчал у Рафаэля в мастерской и ничего не делал. Я пересказал Тому, что слыхал на толкучке, а Том сказал Джону Николену и Рафаэлю, но никто из них особо не всполошился. Это меня очень успокоило. Теперь я сбыл это дело с рук долой и просто проводил время. Кристин и Ребл сидели поджав ноги под большими окнами, плели корзины и болтали. Рафаэль устроился на низкой табуретке и возился с аккумулятором. На грязном полу валялись детали и инструменты, а вокруг располагались Рафаэлевы изобретения и произведения: трубы, чтобы теплый воздух от печки согревал другие комнаты, маленькая печь для обжига, движок с велосипедным приводом и прочее.

– Трудно с жидкостью, – сказал Рафаэль в ответ на мой вопрос. – Все аккумуляторы, которые были наполненными в день взрыва, давно испорчены. Окислились и потекли. Но, к счастью, на складах сохранились пустые. Они никому не нужны, поэтому продают их задешево. У меня есть знакомые мусорщики, которые пользуются аккумуляторами, они принесут на толкучку жидкость, если я попрошу. Она мало кому нужна, так что покупать ее выгодно.

– Это так ты запустил свою мототележку?