Александр Шалганов - «Если», 2001 № 06

Встречаются и весьма забавные проекты «деревенской России». Вот как, например, представлялась жизнь в деревне будущего (действие происходит в XX веке) Н. В. Казанцеву в рассказе «Елка в Кулюткиной» (1893). Все до единого крестьяне XX столетия чрезвычайно образованны, изучают «международный» язык, разъезжают на электровелосипедах, выращивают в теплицах бананы и ананасы, управляют погодой, и каждый второй житель деревни — доктор или магистр наук. И вот совсем уж замечательный штрих к наивно оптимистическим прогнозам литератора: автор сообщает, что последний пьяный в России был зафиксирован 31 декабря 1898 года!

Мы прожили много, сотворили духом мало, и стоим у какого-то страшного предела.

Просвещенная монархия допетровского образца оказалась едва ли не самой устойчивой мечтой. В России издавна удивительным образом уживаются устремленность к развитию — с полным отрицанием прогресса, махровым социальным консерватизмом, тоской по временам давно ушедшим — будь то допетровская патриархальная Русь или социалистическое государство. Назревающий кризис монаршей власти разбудил ностальгию по забытым традициям. На рубеже веков как предзнаменование скорых социальных потрясений расцвели реакционные утопии, густо замешанные на шовинистических идеях. Остановимся только на двух образчиках такой литературы.

Счастливой, преуспевающей (капитал живет «в полном согласии и дружбе с трудом») Россией, изображенной в повести А. Кальницкого «За приподнятой завесой» (1900), управляет не монарх, а самый богатый человек мира с вызывающе русскими ФИО — Иван Иванович Иванов. В дела государственные он особенно не вмешивается — главное, чтобы на предприятиях работали (от управителей до чернорабочих) люди «исключительно чисто русского или, в крайнем случае, чисто славянского происхождения». Государственные чиновники — тоже все сплошь «живое олицетворение славянской мощи». Размышляют они в таком духе: «Братство, равенство, свобода — непроходимые глупости, погремушки, которыми утешаются ползунки-дети и выжившие из ума старики». А вот отношение к нацменьшинствам: «Эти народцы вымирают не потому, что их вымаривают, — подчеркнул князь последнее слово, — а потому, что вымирание совершается естественным путем…

Еще один любопытный сценарий предложил литератор начала XX века Сергей Шарапов в «фантастическом социально-политическом романе» «Через полвека» (1902).

Усыпленный индусским медиумом, герой проснулся в Москве 1951 года. И вот, пробудившись, он с восторгом обнаруживает, что в стране возрожден древний церковно-общинный строй. Во главе государства, разумеется, царь-батюшка и церковь. Одним словом, торжество домостроевской морали. Все счастливы, все довольны. А пуще всех — наш путешественник. И что же так радует нашего героя? «Развод считается делом постыдным», наконец-то возрождена строжайшая цензура, а у женщин «отобраны» всякие права на образование… Хотя — стоп! В общественной жизни страны определенная часть женщин все же принимает участие: «В адвокаты идут преимущественно те дамы, которых уж очень господь лицом обидел».

На улицах Москвы — тишь и благодать, потому что автомобили заменены более надежными и экологически чистыми лошадками. Однако запрещены не только автомобили, но даже… обыкновенные велосипеды! Дело в том, что тамошние медики установили «некоторое как бы одичание среди пользовавшихся ими…

В предисловии к роману автор писал: «Я хотел в фантастической форме дать читателю практический свод славянофильских мечтаний и идеалов, изобразить нашу политическую и общественную программу как бы осуществленной. Это служило бы для нее своего рода проверкой. Если программа верна, то в романе чепухи не получится. Если в программе есть принципиальные дефекты, они неминуемо обнаружатся».

«Через полвека» — не единственное программное произведение Шарапова. В 1907–1909 годах он опубликовал еще четыре социально-фантастических романа на тему реставрации российского общества — «Диктатор», «Иванов 16-й и Соколов 18-й», «У очага хищений» и «Кабинет Диктатора». Справедливости ради стоит заметить, что эти сочинения положительно выделяются на фоне «дебютной» утопии любопытным смешением социального прогнозирования и альтернативной истории.

Не мечтай о светлом чуде:

Воскресения не будет!

Ночь прошла, погаснул свет…

Мир исчезнул… мира нет…

Рубеж XIX–XX веков — наступление нового периода в человеческой истории. Многие ожидали от XX столетия невиданных чудес. Эти настроения спровоцировали футурологический бум. Но для России век начался нерадостно: поражение в русско-японской войне и последовавший кровавый крах первой русской революции 1905 года вызвали «серьезный идейный разброд в среде русской интеллигенции», усугубили «пессимистические настроения в общественном сознании и литературе» (В. П. Шестаков). То же и в фантастике: будущее России рисовалось авторами начала века в мрачных красках. Литератор-кадет Иван Морской в романе «Анархисты будущего» (1907) изображает Россию 1927 года как царство хаоса и разрухи, оплот воинствующей анархии. Еще более жуткую картину нарисовала в романе «Смерть планеты» (1911) В. И. Крыжановская-Рочестер. Человечество, погрязшее в грехах и преступлениях, надругавшееся над Богом, привело цивилизацию сначала к упадку, а затем и к гибели. Безумие охватило и Россию. Уничтожены храмы, Кремль распродан с аукциона, а Большой Дворец переделан в «меблированный» магазин. В результате «уравнительных революций» «достигшая власти чернь» уничтожает святая святых России — Свято-Троицкую Сергиеву лавру, власть и законы упразднены, поощряются убийства.

Если фантазии Крыжановской и Морского поражают воображение пафосом разрухи, предрекаемого Апокалипсиса, то будущее, смоделированное в известной антиутопии Н. Д. Федорова «Вечер в 2217 году» (1906), угнетает своей холодной, автоматизированной правильностью. Все граждане России пронумерованы и работают в Армии труда, общественная и личная жизнь людей строго регламентирована; институт семьи упразднен, даже вместо родителей — граждане под рабочими номерами, которые числятся в государственных списках отцами и матерями. Небольшая повесть Федорова во многом предвосхитила бездушный мир замятинского «Мы».

В завершение этой части обзора утопий и антиутопий о России упомянем еще одно произведение — как мостик в следующую главу нашего путешествия, во времена коммунистических утопий. Незадолго до Октябрьской революции, в самом начале 1917 года на прилавках московских книжных магазинов появился роман некоего Н. Чаадаева «Предтеча». Хронологически, это последняя литературная утопия дореволюционного периода русской литературы. Разумеется, о России. «Предтеча» возник как реакция убежденного монархиста на становящееся все более очевидным «повреждение нравов и умов» в российском обществе. Автор предложил радикальное средство от этой «болезни» — в недалеком будущем деградировавшая было Россия возрождается в своем былом величии благодаря «научной переделке духовного мира людей». Спустя 83 года идея дореволюционного фантаста обрела неожиданное продолжение в творчестве фантаста постсоветской эпохи. Вы, конечно же, догадались, что речь идет о недавнем романе Андрея Плеханова «Сверхдержава»… Но об этом в следующей части нашего обзора.