Каору Такамура - Она (Новая японская проза)

Кстати, когда он преподносил мне лапшу, в разговоре случайно выяснилось, что мы в некотором роде знакомы, если можно так выразиться.

Увидев мою фамилию на дверной табличке, медведь поинтересовался, а не из городка ли N я родом.

Узнав, что это действительно так, медведь ужасно разволновался. Оказалось, что дядюшка одного его знакомого, который некогда оказал медведю неоценимую услугу, работал помощником начальника местного управления. И его фамилия записывалась точь-в-точь теми же иероглифами, что и моя, так медведь сразу подумал, что тот самый помощник начальника управления не иначе как приходится троюродным братцем моему батюшке. Весьма шаткое, конечно, предположение, но медведь очень воодушевился и долго-долго толковал про какие-то «узы» в самых что ни на есть изысканных выражениях. Не поймешь, то ли он так сверхучтиво приветствовал меня, то ли просто у него вообще подобная манера изъясняться — в общем, вел он себя довольно старомодно.

И вот теперь мы идем с этим самым медведем в поход. Я довольно слабо разбираюсь в медведях, поэтому не могу сказать наверняка, какой он породы — японский медведь, бурый медведь или еще какой другой, но спросить напрямик совестно. Как зовут — тоже не знаю. Я осмелилась поинтересоваться, как мне его величать. Узнав, что в округе нет ни одного медведя, он ответил: «Имени у меня в данный момент нет, и поскольку я здесь единственный медведь, то и придумывать его вовсе необязательно. Мне лично нравится, когда ко мне обращаются на „вы“. Так что можете говорить мне „вы“ — только при этом не просто произносите местоимение, а непременно представляйте себе иероглиф „благородный“, которым оно записывается. А впрочем, называйте меня, как вам заблагорассудится». И впрямь какой-то очень уж старомодный медведь. К тому же любитель порезонерствовать.

Дорога к реке идет вдоль заливных полей. По дороге время от времени проезжают автомашины. Подъезжая к нам, водители непременно сбрасывают скорость и стараются объехать нас стороной, подальше. А вообще дорога совершенно пустынна, нам пока не встретилось ни единого пешехода. Ужас как жарко. На поле тоже ни души, никто не работает. Тишина. Только лапы медведя ритмично скребут по асфальту — шарк-шарк, шарк-шарк…

— Не жарко? — поинтересовалась я.

— Не, только вот лапы от долгой ходьбы по асфальту начинают болеть, — пожаловался медведь. — Но до реки уже рукой подать, так что не извольте беспокоиться. Большое спасибо за заботу.

Медведь подумал немного и заботливо добавил:

— А вообще, если вы притомились, можно свернуть на большак, посидеть, отдохнуть в какой-нибудь закусочной.

На мне шляпа, и вообще я хорошо переношу жару, так что от предложения я отказалась, а про себя подумала: может, ему самому захотелось устроить себе перекур? Некоторое время мы шагали молча.

Наконец невнятное журчание воды сделалось отчетливей — мы вышли на берег реки. На реке полно купальщиков и рыболовов. Скинув на землю сумки, мы вытерли полотенцами пот. Медведь часто-часто дышал, высунув язык. Тут к нам подошли трое: двое мужчин и мальчик, все а плавках. У одного из мужчин в руках были солнечные очки, другой нес трубки для подводного плавания.

— Папа, папа! Медведь! — завопил мальчишка.

— Да вижу, вижу, — отозвался тот, что нес трубки для акваланга.

— Да медведь же!

— Да-да, медведь.

— Да гляди же, гляди! Медведь!

И так повторилось множество раз. Мужнина с трубками покосился на меня в надежде что-то прочитать на моего лице, а на медведя в упор смотреть не решился. Второй, с очками, просто стоял и молчал. Мальчишка подергал медведя за шерсть, пнул ногой, потом с диким воплем ткнул кулаком в брюхо — и убежал. Его спутники вразвалочку последовали за ним.

— Охо-хо! — сказал медведь после некоторого молчания. — Малыши — они все такие славные, никому зла не хотят.

Я промолчала.

— Люди-то — они ведь разные бывают. Есть и плохие, есть и хорошие. Но маленькие — они все добрые.

Я не успела ничего ответить, потому что медведь быстро пошел вперед к кромке воды. На отмели плескалась рыба, там и сям мелькали узкие длинные спинки. От воды тянуло холодом. Присмотревшись хорошенько, я заметила интересную особенность: рыба сновала вверх и вниз как бы строго очерченного прямоугольника, не выходя за его пределы. Медведь тоже не отрываясь смотрел на воду. Что-то он там углядел. Наверное, медвежьи глаза видят в воде совсем не то, что человечьи. Внезапно он плюхнулся в воду, подняв фонтан брызг, и забарахтался в волнах. Потом замер посреди реки и вдруг резко что-то поддел в воде правой лапой — и вытащил на воздух рыбину. Она была раза в три крупнее тех, что вертелись на мелководье.

— Что, удивились? — спросил медведь, возвратившись на берег. — Нехорошо, конечно, без предупреждения, но лапы прямо сами меня понесли. Большая, верно?

Медведь поднес рыбину к моему лицу. Ее плавники в лучах солнца отливали серебром. Все рыболовы на речке, сгрудившись в кучу, показывали на нас пальцами и что-то дружно обсуждали. Медведь даже заважничал:

— Хочу вам ее преподнести. На память о сегодняшнем дне.

Медведь раскрыл мешок, висевший у него на плече. Оттуда появился завернутый в тряпочку ножик и разделочная доска. Ловко орудуя ножиком, медведь разделал рыбину и обильно посыпал ее заранее припасенной крупной солью, а потом разложил на листьях:

— Надо несколько раз перевернуть ее, чтобы подвялилась немного. К нашему уходу она будет готова.

Ну до чего же заботливый, предусмотрительный медведь!

Мы сели на траву и, любуясь речкой, приступили к завтраку. Надломив в нескольких местах французскую булку, медведь начинил ее паштетом и редисом, а я достала колобки из риса с начинкой из сушеных слив. После еды каждый съел еще по мандарину.

Когда мы закончили есть, медведь застенчиво попросил у меня шкурку от мандарина и, деликатно отвернувшись, мигом проглотил ее.

Потом он пошел перевернуть рыбину, вялившуюся в некотором отдалении, хорошенько промыл в воде нож и разделочную доску, тщательно вытер их, извлек из мешка полотенце и протянул его мне.

— Прикройтесь и вздремните немного. А я поброжу в округе. А хотите, я спою вам перед сном колыбельную? — совершенно серьезно предложил он.

Я ответила, что засну и без колыбельной — так глаза слипаются, и медведь даже немного опечалился, но сразу же ушел прогуляться вверх по течению реки.

Когда я проснулась, тени от деревьев стали уже длинными. Рядом спал медведь. Морду он так и не прикрыл полотенцем. Во сне он тихонько похрапывал. На реке оставалось всего несколько человек, только рыболовы. Набросив на медведя полотенце, я пошла перевернуть вялящуюся рыбу и обнаружила, что рыбин стало уже три.