Николай Чадович - Гвоздь в башке

– Хорошая тема. Сам бы я ее, возможно, и не коснулся… Чаше всего я покидаю чужое тело во время его гибели. Кроме того, меня можно изгнать физической болью. Но только очень-очень сильной.

– Вот насчет боли ничего обещать не могу. Я ведь все время на наркотиках. Если не ширнусь вовремя, то с ума сойду. Придется тебе дожидаться моей смерти. Надеюсь, что недолго осталось. Слышал, что сегодня санитар сказал?

– Слышать-то слышал, но не очень верю. Это он со зла ляпнул. В качестве ответного комплимента.

– Я и сам не верю. Прощелыга… Дождется у меня! Они ведь, гады, нас не лечат, а потихоньку травят всякой гадостью. Чтоб такие, как я, землю зря не топтали. Вот и приманивают бешенкой… А куда денешься!

– Что ты там себе под нос бормочешь? – подала голос Камелия. – Бредишь?

– Нет, это я с приблудной душой общаюсь. С ней, не в пример тебе, хоть поговорить есть о чем.

– И к какому, интересно, полу принадлежит эта душа? – поинтересовалась Камелия.

– У души нет пола. А ты, похоже, ревнуешь?

– Очень нужно! Просто хотелось бы знать, кем она была раньше, мужиком или бабой.

– Сейчас узнаем, – минуту спустя, получив от меня исчерпывающий ответ, Настромо уже докладывал подруге: – Родился-то он мужчиной, но впоследствии прошел через такое количество перевоплощений, что сейчас затрудняется назвать свою истинную половую принадлежность.

Гомик, значит, – констатировала Камелия.

Тут нашим милым беседам пришел конец, чего и следовало ожидать с самого начала. Слишком жесток был этот ущербный, деградирующий мир, и расслабляться в нем нельзя было ни на секунду. А вот мои новые знакомые расслабились, что для них, родившихся и выросших здесь, было совершенно непростительно.

Трое молодых быкочеловеков, спешивших куда-то по своим поганым делам, внезапно заинтересовались этой несчастной парочкой.

Раньше все минотавры казались мне на одно лицо, вернее, на одну морду. Но при ближайшем рассмотрении это оказалось совсем не так. Если Камелия, к примеру, смотрелась телкой, а недавно протащившийся мимо работяга в грязном комбинезоне – усталым волом, то эти трое скорее напоминали свирепых буйволов с вечно налитыми кровью глазами.

– Красиво живете, старичье, – сказал один из них, раздавив ботинком пустой шприц-тюбик. – Морфинчиком балуетесь. А поделиться с нуждающимися слабо?

– Это не наше, – попытался отговориться Настромо. – Мало ли какой мусор вокруг валяется.

– Ваше, ваше, – ухмыльнулся громила. – По рожам вижу, что недавно ширнулись. А ну выворачивай карманы, пока мы вам потроха не вывернули!

Не надо было обладать даром провидца, чтобы заранее предсказать, каким финалом может завершиться эта неприглядная история. Однако из всех возможных вариантов разрешения конфликта Настромо выбрал наименее удачный – принял боевую стойку.

Бандюги заржали, и тот, который стоял к Настромо ближе всех, врезал ему своей массивной башкой в лицо. Это, скажу я вам, было посерьезнее, чем удар тарана в крепостные ворота.

Когда Настромо вновь пришел в себя, грабители были уже далеко. Его одежда, а равно и одежда Камелии, имела такой вид, словно ее черти выворачивали наизнанку. Наркотики искали даже в ботинках, потому что те валялись сейчас на середине мостовой.

– Вот и оттянулись, – пробормотала Камелия, подползая к перевернутой коляске. – Говорила я тебе, дураку, что надо было все сразу употребить.

– Конечно, как всегда, виноват я. – Настромо потрогал свое разбитое лицо. Боли он действительно не ощущал. Так, саднило немножко.

– А кто же еще! Сколько раз тебе говорила – меня слушай.

– Не кипятись… С чем пришли, с тем и уходим.

– А синяки, а шишки? Тебе, похоже, еще и нос сломали.

– Заживет. Не в первый раз…

Ситуация складывалась такая, что я счел необходимым лишний раз напомнить о себе, а заодно и отдать долг вежливости.

– Сочувствую вам, – произнес я мысленно. – Но, к сожалению, помочь ничем не могу.

– Тогда лучше помолчи, – ответил Настромо без прежней учтивости. – Сам видишь, у нас и без тебя проблем хватает. Потом о нашем деле потолкуем. Время еще будет.

А между тем, как выяснилось впоследствии, на завершение всех земных дел ему оставались считанные часы.

Место, в определенных кругах известное как биржа, когда-то было стадионом. С тех времен здесь сохранились бетонные остовы трибун, развалины раздевалок и просто груды камней, на которые можно было присесть. Не все местные завсегдатаи сохранили способность долго держаться на своих ногах.

Пристроив Камелию среди скучающих дам, чей образ жизни не требовал уточнений, Настромо обошел биржу по периметру, изредка здороваясь с приятелями. Никто не предложил ему выпить, закурить или нюхнуть, а свою законную добычу – бутылку мерзкой сивухи, чудом уцелевшую в драке, он решил приберечь на самый крайний случай.

Изо дня в день здесь собиралась примерно одна и та же публика, причем работодатели мало чем отличались от рабсилы, разве что морды имели куда более гладкие да не спотыкались на каждом шагу.

Несколько раз на бывшую беговую дорожку выезжала патрульная лайба, но сунуться в гущу толпы никто из филинов не посмел. Клиентура здесь собиралась такая, что могли и выкидышем запросто пощекотать.

Скоро во всех членах Настромо появилась предательская дрожь, а глаза, и так полуслепые, заволокла едкая слеза. Уже еле переставляя ноги, он вернулся к Камелии.

Та, покуривая самокрутку, вела с приятельницами оживленную беседу.

– Как успехи? – спросил Настромо.

– Голяк, – ответила она беспечно. – Вот чувихи дали «бычок» добить. А у тебя что слышно?

Ничего, – буркнул он и вновь двинулся в обход биржи, уже не надеясь ни на что хорошее.

Скоро в толпе кого-то прирезали, и все бросились врассыпную, но не бегом, а энергичным прогулочным шагом. В возникшей давке Настромо ненароком столкнулся с неким типчиком, державшим, как говорится, нос по ветру, а руки глубоко в карманах.

Салонные церемонии были на бирже не в чести, однако Настромо на всякий случай проронил:

– Извини, друг.

Зашибленный минотавр никакой обиды не высказал, а, наоборот, повел себя так, словно они с Настромо были давними знакомыми.

– Привет! – воскликнул он, раскрыв объятия. – Сто лет не виделись. А я, между прочим, про тебя недавно вспоминал. Как ты хоть живешь?

– Как видишь, – горький вздох Настромо был красноречивее любых слов.

– Да-а… Видок у тебя такой, что покойник не позавидует, – посочувствовал незнакомый знакомец. – Совсем доходишь… На, глотни пока «колес».

Настромо покорно сунул в рот несколько таблеток, которые вполне могли оказаться стрихнином или мышьяком. Не было сил даже на то, чтобы запить их чем-нибудь. Пришлось копить слюну.