Георгий Мартынов - Гость из бездны

Волгину захотелось закрыть глаза, но любопытство оказалось сильнее, и он не только не сделал этого, но даже передвинул кресло ближе к «окну».

Он знал ощущение подъёма на былых самолётах, наконец, просто на лифте. Инерция всегда давала себя чувствовать. А здесь предстоял подъём с ускорением, во много раз превышающим ускорение силы тяжести. Но поведение Владилена и Мэри как будто указывало на то, что люди ничего не почувствуют.

Секунды тянулись невыносимо медленно. Волгин не мог считать их по биению сердца: оно билось с сумасшедшей скоростью.

И вдруг земля провалилась! Было именно такое впечатление, что корабль остался неподвижным, а земля стремительно ушла вниз. Мелькнули крыши домов Космограда, далёкая линия горизонта, небольшое облако. Серебристо сверкнула равнина Атлантического океана, и всё исчезло. За стеной, без конца и края, звёздное небо.

Корабль по-прежнему казался неподвижным. Волгин чувствовал, как сиденье кресла слегка прогибается под ним, совершенно гак же, как это было на земле. Ни повышенной тяжести, ни отсутствия веса! Всё, как до старта.

Подошёл Владилен.

— Видишь, как просто, — сказал он. — А ускорение взлёта превышало сто метров в секунду за секунду. Сейчас оно ещё больше. Ты почувствовал что-нибудь?

Волгин ничего не ответил. Сердце внезапно сменило ритм на обычный, и он немного задыхался. За него ответил Второв.

— Мне нравится такой старт, — сказал он. — Это действительно замечательно! На «ЦМП» было не так. А помнишь, Мария, — обратился он к Мельниковой, перейдя на русский язык, — как мы стартовали на «Ленине»? Гидравлические кресла, амортизаторы, длительная специальная тренировка перед полётом… А на этом корабле могли бы лететь даже тяжело больные.

— Но почему всё-таки мы не чувствуем ускорения? — спросил Крижевский.

— Внутреннее гравитационное поле противоположного знака относительно ускорения нейтрализует его, — ответил Владилен.

Всеволод с преувеличенной почтительностью отвесил шутливый поклон.

— Благодарю! — сказал он. — Но ваше объяснение ничего мне не объяснило.

— Пройди на командный пункт и поговори с кем-нибудь из экипажа ракетоплана. Я не знаю, что тебе сказать.

— Я не сумею говорить с ними. Пойдём со мной, Дмитрий.

— Погоди, — сказал Волгин. — Я ведь лечу в первый раз. Мне хочется посмотреть на Землю. Видно её?

— Конечно. Мы ещё не так далеко. Но её видно и с Марса.

— Как звезду?

Волгин подошёл к наружной стене. Только граница пола указывала, где она находится, самую стену нельзя было увидеть, настолько она была идеально прозрачна.

Невольно опасаясь приблизиться вплотную, Волгин остановился в полуметре от края «бездны» и посмотрел вниз.

Он удивился, что не почувствовал головокружения. Далеко под ними, так далеко, что он даже в воображении не смог бы представить себе подобное расстояние, ослепительно блестел под лучами Солнца исполинский шар Земли. Именно шар, словно чудовищной величины глобус, на котором, впрочем, ничего нельзя было рассмотреть, так нестерпимо было его голубовато-серебряное сияние. А за ним, ещё более далеко, виднелась верхняя часть лунного диска, такая же блестящая, но только жёлтого цвета.

Земля и Луна заметно для глаз уменьшались и уходили в сторону. Ракетоплан, очевидно, летел с невообразимой скоростью.

«Неудивительно, ведь он за шестнадцать часов должен пролететь двести миллионов километров», — подумал Волгин.

Звёзд было неизмеримо больше, чем он когда-либо видел с Земли в самые ясные южные ночи. Прямо перед ним, сверху, внизу, под Землёй и Луной, — всюду расстилался бархатно-чёрный занавес, усеянный светящимися точками. Но звёзды не мерцали, а горели неподвижными огоньками.

Волгин стоял и смотрел, не в силах оторваться от этой впервые увиденной величественной картины Вселенной. Как предсказывал ему Люций, он не чувствовал больше никакого волнения, оно прошло, как только корабль улетел с Земли. Он испытывал смутное щемящее чувство непонятной тоски. О чём?

«Нет, хорошо! — подумал он. — Только ради такого полёта стоило воскреснуть».

Он простоял так, не оборачиваясь, больше двух часов.

Товарищи не мешали ему. Волгин слышал их тихий разговор. Никто из них не подходил к стене. Да и что могло интересовать этих людей за бортом корабля? Они видели это много раз.

Второв и Крижевский с помощью Мельниковой расспрашивали Владилена.

— Такой стремительный взлёт, — говорил Второв, — должен был вызвать огромный нагрев наружной стенки. Сопротивление атмосферы…

— Металл корпуса не перегревается никогда. Он искусственно охлаждается. Этот сплав специально рассчитан для космолётов. Его теплопроводность чрезвычайно низка, а крепость велика. Не существует метеорита, который мог бы пробить стенку ракетоплана.

— Кстати, почему он так называется? Ведь с ракетой ничего общего.

— А это как с арелетом. Название давно устарело, но держится. Анахронизм.

— Двести миллионов километров, — сказал Крижевский, — и шестнадцать часов..

— Немного меньше.

— Тем более. В какой-то мере должна сказаться относительность времени.

— Настолько ничтожная, что практически она не ощутима. Максимальная скорость корабля — шесть тысяч километров в секунду, да и то в течение нескольких минут, нужных на поворот; всё остальное время корабль летит с ускорением, положительным и отрицательным.

— Положительным в первую половину пути и отрицательным во вторую?

— Разумеется.

— Ускорение постоянно?

— Нет. В момент старта оно было сто метров, а затем постепенно увеличивалось. То же самое, только в обратном порядке, произойдёт при спуске на Марс.

— В момент поворота корабля к Марсу появится невесомость?

— Нет, её не будет. Искусственная гравитация.

— Изменение её силы и направления автоматическое?

— Конечно! И она же обеспечит безопасность самого поворота для пассажиров ракетоплана.

— Хотелось бы, — сказал Второв, — увидеть современный космолёт дальних рейсов.

— Вы это сможете сделать, когда мы вернёмся. Намечена большая экспедиция на Грёзу. Космолёт строится на Луне, и там же будет дан старт. Вас всё равно пригласят строители корабля, им нужна консультация по этой планете. Мы ничего не знали о ней до вашего прилёта. Никто даже не подозревал о существовании Грёзы.

— Разве не было экспедиций к 61 Лебедя?

— Были две. Но вы же сами знаете, что нелегко заметить планету, если её обитатели не могут увидеть космического гостя и подать ему весть о себе. У этой звезды были известны три планеты, и все три необитаемые.