Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
— Гораздо важнее, чем тебе кажется, — подтвердил Фил. — Ты думала о двух вещах сразу. На уровне сознательного — о полном законе сохранения энергии, потому что Лизе неприятен стал разговор о любви, и она вернулась к разговору о науке. А на подсознательном уровне ты продолжала думать именно о любви, и, следовательно, обо мне и о Лизе, и о том, что Лиза нам мешает. Нам — тебе и мне. Я не знаю, ревность это или другое чувство. Ты держала в руке серебряный нож и нанесла удар.
— Я не тронула Лизу и пальцем!
— Конечно! Ты ударила пустоту, отвела душу, произнося при этом часть полной формулы. Понимаешь?
Вера покачала головой. Фил посмотрел на Кронина.
— Вот и все, что было, — сказал он. Налил минеральной воды и выпил мелкими глотками. Только теперь, поднося стакан ко рту, он заметил, что у него дрожат пальцы.
— Ты хочешь сказать, — медленно произнес Эдик, до которого, наконец, начал доходить смысл, — что тот удар ножом…
— Да, — кивнул Фил, — именно тогда Вера убила Лизу, ударив ее ножом в сердце.
— Я ее и пальцем не тронула! — повторила Вера.
— Конечно, — подтвердил Фил. — Ты сообщила ножу кинетическую энергию в нужном направлении. Ты мысленно задала это направление и произнесла полную формулу закона сохранения энергии. Энергия ножа частично перешла в нематериальную форму и…
— Глупости, — сказал Эдик, все еще не желавший соглашаться с очевидным. — Лиза погибла неделю спустя и совсем в другом месте!
— Это принципиально? — осведомился Фил. — Разве в формулировке закона сохранения есть хоть слово о времени? Разве время — не обычное измерение, такое же, как длина или высота? Или как измерение совести в нематериальной конструкции мира? Разве та наша часть, что существует в нематериальных измерениях, связана с нашим трехмерием именно нитями времени? Мы же все это обсуждали…
— Но… — Эдик помолчал и закончил упавшим голосом. — Да, ты прав. Так могло бы произойти… Черт возьми, Фил, это всего лишь твоя реконструкция! Даже если Вера сделала такой жест… Даже если произнесла при этом вербальную формулу… Даже если думала о Лизе так, как ты говоришь… Это всего лишь предположение. Ты обвиняешь Веру? Это улики косвенные…
— Сейчас, — сказал Фил и пошел на кухню. Вернулся он минуту спустя, серебряный нож он держал двумя пальцами за лезвие, будто хотел сохранить на ручке отпечатки пальцев.
Он аккуратно положил нож на стол перед Эдиком и отошел в сторону. Миша, безучастно следивший за разговором, неожиданно оживился и сказал:
— Глядите, Николай Евгеньевич, ножик совсем, как новый!
— Не «как», — поправил Фил, — а именно новый. Ему не больше месяца.
— Да? — Миша никак не мог осознать то, что другим уже было ясно. — Вам достали такой же сервиз? Софья Евгеньевна купила?
— Помолчите, — резко сказал Кронин и протянул руку. — Эдуард Георгиевич, дайте-ка мне…
Эдик, как и Фил, не стал брать нож за ручку — потянул за лезвие и положил Кронину на ладонь. Тот приблизил нож к глазам и долго его рассматривал, будто никогда раньше не видел. Впрочем, так оно и было на самом деле — ЭТОТ нож Кронин видел впервые.
— Недавнее серебрение, — сказал он, наконец. — Совсем недавнее, ни малейших признаков патины. Его ни разу не чистили — нет следов порошка. Это новый нож — абсолютно новый. Но таких не выпускают уже много десятилетий. Даже фабрики давно нет.
— Когда Вера бросила этот нож в коробку, — сказал Фил, — она была так возбуждена, что не обратила внимания на то, каким стал нож в ее руке после удара в пустоту. Он стал новеньким — металл вернулся к состоянию, в каком был сразу после изготовления. Полное восстановление структуры за считанные мгновения.
— Значит, согласно закону сохранения… — начал было Кронин, но Фил не дал ему закончить.
— Мы знаем, что время в формулу закона не входит, — сказал он. — Да, не входит, как координатная величина. Но вне времени ничто не происходит в нашей — материальной — части мира. И если какой-то процесс развивается с ускорением в направлении будущего, то в связанной системе должен произойти и противоположный процесс развития в обратном направлении — в прошлое.
— Спасибо за разъяснение, — сухо произнес Кронин. — Мне это понятно. Эдуард Георгиевич, — спросил он, — что скажете?
— Боюсь, что и у меня нет иного объяснения, — сказал Эдик. — Миша, ты слышишь? Ты понимаешь, что произошло? Ты понимаешь, что напрасно обвинял себя и довел до такого состояния?
— Напрасно… — тихо повторил Миша и неожиданно взвился. — Что напрасно? — закричал он, вскакивая на ноги. — Лучше бы я… Я что… Я всегда был… Женщины… Это наркотик, это… Ненавижу!
Эдик поднялся и, обняв Мишу за плечи, попробовал усадить его на место. Фил молча наблюдал за этой сценой, не решаясь вмешаться.
Бессонов опустился на стул, продолжая что-то бормотать себе под нос, положил ладони на колени, Эдик стоял рядом, как нянька, готовая в любой момент прийти на помощь малышу.
— Ненавижу! — неожиданно громко повторил Миша. — Всех нас ненавижу. Тебя. Фила. Себя. Веру. Николая Евгеньевича. Мы погубили мир. Погубили. Как теперь жить, скажите?
— О чем ты? — растерянно спросил Эдик, и тогда обернулась Вера. То есть, это могла быть только Вера, но Филу показалось, что на стуле, выпрямившись, будто проглотила палку, сидела теперь другая женщина, позаимствовавшая у Веры ее одежду и прическу.
— Хватит, — сказала она. — Хватит меня мучить, Фил. Ты хочешь, чтобы я призналась сама? Я признаюсь. Я сделала это. Мы поссорились на кухне… «Чтоб твоя красота сгинула в долю секунды!» — так я подумала, когда она сказала… Не имеет значения, что она сказала. Это было грубо. Она не должна была так говорить. Мне — не должна была. И я подумала… А в руке держала нож, которым резала помидоры. Этот нож. Наверное, этот, если все так произошло.
— Но ведь нужно было произнести формулировку, — вырвалось у Кронина. — Это не эмоциональное действие, это…
— Почему вы решили, что я эмоциональна? — почти спокойно проговорила Вера. — В тот момент я действительно вышла из себя, но даже Лиза этого не заметила. Я махнула ножом перед Лизиным носом, она отшатнулась, это я помню точно. И точно помню, что действительно произнесла формулу. Я знала, что делала. Я хотела, чтобы это произошло. И если бы это действительно случилось, я была бы рада. Но ничего не вышло. Лиза отступила от меня на шаг и продолжала, как ни в чем не бывало, говорить о… Совершенно неважно, о чем она говорила. Я бросила нож в коробку. Из меня будто вытекли последние силы. Мне показалось, что я сейчас упаду. Я повернулась и ушла из кухни. Вот и все.
— Когда через неделю Лиза… Ты сопоставила это с тем, что произошло в тот день? — спросил Фил.
— Я не дура, — бросила Вера. — Конечно, сопоставила. Но решила, что это простое совпадение. Ну да, я произнесла вербальную формулу. Но ведь ничего не вышло! Почему через неделю?.. Чушь. Я не подумала, что нож мог…
— Даже потом, когда стало известно заключение судмедэксперта? — продолжал допытываться Фил.
— Даже потом. Впрочем, потом все было другое…
«Да, — подумал Фил, — потом было другое».
Был вечер, и была ночь — день первый. И был мир, и было нечто, чего ни он, ни Вера никогда никому не смогут объяснить и описать словами, потому что слова материальны и отражают реальность, настолько примитивную по сравнению с бесконечномерным миром, что нет смысла даже пытаться рассказать кому бы то ни было о красотах… Красотах? Ужасе? Счастье? Любви? Ничтожности? О чем? О другом — о настоящем…
— Филипп Викторович, сядьте, пожалуйста, — попросил Кронин. — И вы, Эдуард Георгиевич. Михаил Арсеньевич, отодвиньтесь, пожалуйста, чуть в сторону, чтобы я видел Веру Андреевну. Вера Андреевна, не нужно так волноваться. Пожалуйста. Успокойтесь. Хочите, я поглажу вас по голове, как когда-то гладил Клару, когда ей было плохо? Это помогает, я знаю. Идите сюда…
— Николай Евгеньевич, — сказала Вера, — не надо меня жалеть. Пожалейте всех нас и скажите: как нам теперь жить на этом свете?
