Андрей Богданов - В нужное время в нужном месте

… В вертолете я лишь урывками проваливался в черную пустоту. Но из «вертушки» вышел уже самостоятельно. На военном аэродроме мне любезно предоставили возможность побриться, привести себя в порядок и полностью переодеться: командир эскадрильи лично презентовал отменный комплект обмундирования.

Более-менее поспать у меня получилось только в самолете, на пути в Великий Новгород. Перед сном неплохо перекусил, поэтому обрезы наверняка могли шмальнуть парой десятков серебряных пуль.

В аэропорту Великого Новгорода у самого трапа самолета меня встретил Арнольд. По дороге во дворец подробно расспросил о лесных похождениях. Заготовленная версия вроде как сработала. По крайней мере, ничего глотать и резать он не приказал. Но сообщил, что в прямом эфире придется поучаствовать сразу по прибытии во дворец.

– Я ж сам только сегодня утром на крейсере пришел. Народ ждет. Не стоит разочаровывать подданных.

– Не стоит, – уныло согласился я. – А зачем, ваше высочество, вы приказали мне серебряное распятие жевать и палец резать?

– Потом расскажу.

Я пожал плечами. Не хочешь, козел, не говори. И так все знаю…

Состояние души и тела оставляло желать много лучшего: усталость берсерка-Фехтовальщика росла с каждой секундой, башка гудела, перед глазами туман… Страшно хотелось спать.

Мечтал я только об одном: поскорее наговорить в телекамеру все, что думаю. Прогнозировать дальнейшее развитие событий не было ни сил, ни желания.

Все шедшее в прямой эфир отражалось на огромном телеэкране, висящем на противоположной стене.

Настала моя очередь. Загорелся красный огонек на центральной камере. Открытый, честный, немного мутноватый взгляд несгибаемого героя Бонифация Македонского озарил телеэкраны страны. Прямо передо мной, на специальном мониторе, возник политически и психологически выверенный текст, призванный произвести надлежащее впечатление на зрителей.

– Дамы и господа! – начал я, будучи готовым прострелить башку любому, кто дернется и помешает сказать правду. – Настал день истины. Да, я действительно много и часто общался с Маэстро. Я несколько дней провел вместе с Арнольдом, хорошо знаю Отто Фишера. И вот что скажу: все, что вам только что рассказали и показали – ложь. Именно Арнольд вместе с Фишером убили всю царскую семью. И пытались свалить эти преступления на невиновного Маэстро. Арнольд – самозванец и бандит! Настоящий великий князь Арнольд погиб при штурме крепости. И еще знайте, что…

Раздались аплодисменты и гомерический хохот. Я оторвал взгляд от объектива. Арнольд, Вильгельм, врач Нортон и Отто Фишер с идиотскими ржанием рукоплескали мне.

– Все нормально, продолжайте, скажите еще что-нибудь… – подал голос режиссер.

Я тупо повернулся в его сторону.

– Сняли отлично, – продолжал режиссер. – Для монтажа и переделки материала достаточно. Но если есть желание – еще немножко поработайте. Не хотите – не надо. Все равно – завтра все будет в лучшем виде. Вы, господин Бонифаций, извините, в боевиках никогда не думали сниматься? У вас бы получилось. Очень, очень колоритный типаж героя-любовника. Да, да…

Меня провели, как последнего дурака, никакой это не прямой эфир, это просто съемки.

Справа уже стоял Отто. Его мощный замах я еще как-то смутно помню. А вот сокрушительного удара в челюсть – нет.

2

Очнулся я от ласкового поглаживания по лицу и нежного поцелуя в губы. Потом почувствовал, что на лоб положили холодный компресс. Голова болела, но не очень. Челюсть ломило гораздо круче. Не дай бог перелом!

И вдруг я все вспомнил: и телевизионный позор, и собственную тупость, и подлый удар Отто. Надо было сразу их всех загасить! Чего ждал, чего тянул! Дур-р-рак! Все провалилось, все… И я зарычал от злости.

– Что, милый, больно? – тревожно спросила жена.

Я мгновенно открыл глаза. Вероника сидела на краешке кровати и, плача, глядела на меня.

– Ты… ты что здесь делаешь?

– В тюрьме сижу, – сквозь слезы улыбнулась Вероника, – вместе с тобой и Алисой.

– Какой еще Алисой?

– Дочкой твоей, – съязвила Алиса.

Я приподнялся, откинулся на спинку кровати. Ё-моё! Это не кошмарный сон.

Это кошмарная явь. Девчонок все-таки взяли в заложницы. Что же ты, Марат! А что Марат? Убили, наверное… Эх, какой друг был!

И теперь в камере три на четыре метра сидим я, жена и дочка. Три замызганные койки, параша, столик, тумбочки, скамья. Решетка во всю стену.

И, опираясь об эту решетку, в развязной позе стоит моя дочь и нагло курит, выпуская струйки дыма между прутьев.

– Ты чего это куришь, Алиса?

– Сигареты, – последовал хамский ответ; совсем от рук отбилась, соплячка.

– А почему ты куришь?!

– А я в царских застенках всегда курю. В знак протеста.

– Бони, ты не будешь сильно злиться, если и я закурю? – спросила Вероника. – Нервы.

– Да делайте вы что хотите! Только дайте мне хорошее средство от боли. И не плачь, не надо любимая. Все обойдется.

Алиса затушила сигарету о стену камеры, метко бросила окурок в парашу.

– Не свинячь в камере! – прикрикнул я.

– Ой, какой суровый пахан в камере объявился… – саркастически заметила дочь. – Сразу видно, что всю жизнь в тюрьме прокантовался.

– Алиса, прекрати! – прикрикнула Вероника. – Таблетки и стакан в моей тумбочке. Слушайся пах… папу.

Дочь притворно скорчила виноватую мину и растворила в стакане воды две большие таблетки. Протянула мне.

– На, папа, пей.

– Спасибо, доча. И нечего хамить.

– Извини, па…

– Сколько время?

– Девять утра, папа. Ты всю ночь спал. Я кофе хочу…

– Потом, доча, потом…

– Когда потом?

– Алиса! Прекрати капризы…

В коридоре послышались шаги. Они становились все громче. Потом голоса. Человека четыре, наверное. Или пять.

Я встал и подошел к решетке. Толстые прутья. Прочные. Зазоры широкие. Попытался выглянуть наружу. Просторный коридор. Пахнет хлоркой. По обеим сторонам тянутся камеры-клетки. Там темно и тихо. Но в них кто-то есть. Слышу тихое дыхание. Человек тридцать, наверное. Спят. Уже успели повязать кучу народа, скоты…

Мы в самой крайней клетке, у стены. Перед нами камеры нет. На ее месте уголок охранника. Вертухай сидит за столом, наводит глянец на пистолет. На нас не обращает ровно никакого внимания. Целиком поглощен своей пушкой.

Шаги все ближе. Узнаю голоса. Псевдокнязь Арнольд, предатель Отто, пират Вильгельм и врач Нортон. Расположение духа у предателя и трех его корешей-людоедов отличное. Шутят, смеются.

– Девочки! Живо в дальний угол камеры! – шепотом скомандовал я. – Что бы ни произошло – не двигаться. Выполнять все мои приказы.

Девочки недовольно вздохнули, но все же послушались. Сели в изголовье моей кровати.