Николай Полунин - Орфей

Ё) (замечательная буква) - с консервации я снят.

Женя спала, я поправил одеяло. Нехорошо смотреть на спящих, но я не мог оторваться некоторое время. Горел ночник, я видел ее полураскрытые, как у ребенка, губы. Выключил розовый колокольчик, потом подумал, что она может испугаться, открыв глаза в темноте, и снова включил.

Я сознательно не останавливал ее, когда она заговаривала со мной в этой квартире о Реке, о том, что все-таки запомнила оттуда. Слушают, так пусть.

Не слушают, так будут. Я не собирался из-за кого-то снова пугать мою возвращенную Эвридику. Лгать и изворачиваться в жизни в общем-то бесполезно, хотя преимущественно этим мы все только и занимаемся. Гораздо разумнее принять изменившиеся условия, постараться усвоить как можно скорее новые правила и найти среди них себе место. Я поэтому и сказал сперва, что не очень хочу домой. Что, если можно, чего-нибудь еще. А Сергей Иваныч с притворным пониманием головой покивал. Мол, ну, ясное дело, в те же стены!.. И предложил, значит. Такие квартиры наготове держат.

Вздохнул я около бара. Открывать не стал. Начинается третья моя жизнь, о которой, Перевозчиком уводимый, я подумал. Ведь так?

"...По-моему, так!"

"Здравствуйте. А ты откуда?"

"А я всегда с тобой. Для ума. Если ты чего умное решаешь, я тут как тут. Подтвердить. Я с тобой и на Том берегу был, только ты там на меня внимания не обращал. Прогонял даже".

"Прости. Мне было не до тебя. Что ты обо всем этом думаешь? О Реке, Перевозчике, прочем? Может, бред, галлюцинация?"

"А кто за стенкой спит, тоже галлюцинация? Лучше уж меня бредовым собеседником считай. Твоим шизоидным компонентом".

"Где слов набрался! От меня разве. Слушай, компонент, с вопросом "Кто виноват?" мы решили: я сам. А "Что делать?"?"

"А ничего не делать особенного. И запомни: человек никогда ни в чем не бывает виноват только сам! Это он умирает в одиночку, а живет среди людей. Какие бы ты шуточки на эту тему ни выдумывал. Смотри, ты же все правильно рассуждаешь - вот, новое начало, другая, не похожая на прежнюю жизнь".

"В том и дело, что, кажется, очень похожая обещает быть".

"Они все тебя теперь сильнее бояться будут. Пылинки сдувать. Они же не Гордеев, им запредельные штуки от тебя не требуются. То есть эти-то штуки и нужны, конечно, но на ихнем маленьком, человеческом, жалком уровне. Они у тебя все вот где. Ты про Гордеева думал, что он тебя боится, ему-то как раз плевать. А эти все - твои. Соображай хоть немножко. Где этот Гордеев? Нету его. Кто в этом твоем Мире после него главный - ты!"

"А знаешь, мне еще одна мысль пришла. Издательства-то я этого не знаю, что "Министра..." выпустило. Повторных тиражей не было, это из статеек видно, а должно было идти просто-таки со свистом. Это значит что? Это значит, нужен был факт. Он состоялся, и дальше трава не расти. Не хочу я в игры эти играть, понимаешь? Не хочу! Тем более... эй! Ты куда подевался?.."

Не отвечает раздухарившийся мой Винни-Пух. А я заснул, кажется, в глубоком кресле. О чем мы с ним разговаривали? Вечные вопросы обсуждали.

И среди ночи длинно зазвонил телефон.

***

Не убежден, что у меня получается правильно передать атмосферу этих первых дней нашего возвращения. Для меня самой главной тяжестью стала ответственность за Женю, что я вдруг ощутил с такой глубиной и отчетливостью, какой раньше не было никогда. Одним только своим желанием я возвратил ее, а это даже больше, чем ответ за тех, кого приручил. И силой Перевозчика, да, но я как-то в тот момент не думал еще о. нем, еще непонятном мне Гордееве. Перевозчик, живущий в Мирах, - это совсем не то, что мы здесь... Не знаю, возможно, я все-таки несправедлив к нему.

Мне нужно было принять какое-то решение, а я не знал, какое. Когда Ежичка утром забралась, как это у нее водится, на два часа в ванну, я тайком сел на телефон и выяснил для начала, что в моей якобы квартире я уже не проживаю. Это было трудно, потому что прежде мне надо было заново научиться заочному обращению со всеми справочными службами надежно закрытого от шпионов города Я воспринял спокойно. Я о многом передумал той ночью. Ведь я так и не снял тогда трубку, а просто выдернул шнур из телефонной розетки

Если я хочу сохранить Женю, чтобы она не стала объектом невесть каких исследований невесть какой новой конторы, замаскированной под невесть какой вывеской, мне следует соглашаться на все, что мне предложат, ставя условием ее неприкосновенность. Вот так. О существовании гораздо более могущественных, чем какие-то конторы, сил, и вспоминать не хотелось. Да и какая разница?

Я всерьез думал, не паранойя ли у меня начала развиваться от всех перипетий. Я отдавал себе отчет, что мои надежды эфемерны. Я даже дошел до того, что начал представлять немыслимые какие-то планы бегства, как мы пробираемся, скрываемся, едва не отстреливаемся. Того хуже - выступаем в открытой прессе, подаем иски, участвуем в пресс-конференциях... По поводу чего, собственно?

Как бы то ни было, а ты вернулся к тому же, с чего начал, подумал я. Ты один - и весь Мир. Но ты не один.

***

Со скамеечки у подъезда нас окликнул парень, которого я никогда не встречал.

- За хлебом, - помахал я пакетом, - булочная тут ближайшая где, не подскажешь?

- Да чего затрудняться-то, Игорь, я и принесу. Скажите только, какого. И сколько.

- Мы прогуляться еще хотели.

- Тогда вон за угол и налево. А прогуляться - в парк. Только там еще навалено деревьев.

Женя несколько раз оглядывалась, потом перестала. Мы проехали на автобусе, вышли у большого магазина Я купил французские хлебы и изысканный торт, Женя спустилась со второго этажа с большой коробкой и пакетом. Там был галантерейный отдел. Потом мы попили кофе в "Минутке" Женя пила кофе, а я сок.

- Может быть, ты хочешь выпить?

- А ты?

- А я хочу.

В квартире она не пила. Я принес ей орехового ликера.

- Эй, - сказала она, - а кто обещал за возвращение?

Рано или поздно это надо было говорить. Я постарался быть кратким.

- Совсем-совсем? - сказала она после некоторого раздумья

- И кофе. И чай крепкий, наверное, тоже.

- И будет...

- Это трудно объяснить словами. Но ты не горюй, - попытался я перевести на шутку, - самое главное-то не попорчено Так сказать, все при мне.

- Что произошло с тобой за эти... эти годы?

- Я тоже тебе говорил. Я жил далеко. Один. Это неинтересно. Если ты помнишь очень мало, то я мою жизнь там вообще бы за пару фраз выразил всю без остатка. Это только на первый взгляд - ах, природа, пастораль! Для тех, кто на дачу приезжает. Или для тех, кто там с рождения прожил, не знает города. Наоборот - хуже.

- Как получилось так, что ты смог попасть за мной, туда?

- Очень долго рассказывать. Я сам больше половины не понимаю. Нам придется принять все как есть. Как нам дали.