Терри Биссон - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

— Значит, ты закопал их в пустыне и оставил до тех пор, пока снова не отправишься в дорогу. И ты их откопал.

— На этот раз откопал их старик. Мне не повезло. Я думал, он никогда не спускается вниз и у него никогда не бывает гостей. Я в первый раз использовал это место. Мне и в голову не могло прийти, что он осквернит могилу.

— Он слегка не в себе, но далеко не дурак. Он понял, что это не могила. Так что он выкопал твою пушку и наградил нас посланием из нее.

— Должно быть, он забил самый большой заряд, чтобы покрыть такое расстояние. И целился под углом в сорок градусов.

— Стрелял примерно на пятьсот футов выше нас.

— Он пытался убить кого-то?

— Старый Бенджамин? Нет. Он рассказал аббатству о тебе и о твоих делах.

— Я лучше уеду.

— Что было во второй могиле?

— Ружья.

— Если ты собираешься потребовать обратно свой товар, кто-то отправится с тобой. Нас тут шестеро. И любой из нас справится с тобой.

— Даже ты? — расхохотался Заяц.

Чернозуб так ему врезал, что тот отлетел в угол. Задохнувшись, Онму посмотрел на него удивленно, но без гнева.

— Почему ты это сделал, брат Сент-Джордж?

— Чтобы показать тебе: если ты собираешься поссориться со стариком из-за своих пушек, тебя не ждет ничего хорошего.

— Но они же мои! Они для Кузнечиков, а я вождь.

— Ты знаешь, что это вранье. Ты сам мне рассказывал, что работаешь на комиссионных.

— Конечно, если я продаю их. А если теряю, то они мои.

— Не понимаю.

— Я должен расплатиться за них. Кому, ты думаешь, они принадлежат? Кардиналу Коричневому Пони?

— Не знаю, но сомневаюсь. Может, мэру Диону. Но кто бы их ни продавал, ты всего лишь посредник.

— Я еще и вождь! Конечно, тайный.

Онму Кун исчез из аббатства этой же ночью и никогда больше не возвращался. Принадлежность к королевскому племени была непременной предпосылкой для избрания на пост вождя, и Нимми сомневался, что хоть один Кочевник к северу от Нэди-Энн признает его претензии. Гай-Си, оседлав лошадь аббата, галопом помчался к Последнему Пристанищу, чтобы защитить старого еврея и, если удастся, выторговать у него оружие. Он вернулся на другой день, таща с собой одну пушку и рассказал о двух пустых могилах, уточнив, что вторую могилу Бенджамин не раскапывал. По всей видимости, Онму Кун выкопал свои ружья и исчез восвояси. Таким образом аббатство Лейбовица обзавелось современным орудием, правда, без боеприпасов. Абик Олшуэн запер его в подвале вместе с ржавым оружием прошлых веков.

Послушники доложили, что между кардиналом и аббатом произошло еще одно громкое выяснение отношений за закрытыми дверьми. На этот раз речь шла об оружии. Коричневый Пони был разгневан и подавлен; он рассказал Чернозубу, что, по мнению Олшуэна, гостеприимством аббатства злоупотребляют.

— Теперь он знает, что Зайцы вооружаются, — сообщил он Нимми. — И боится за судьбу монастыря — если Ханнеган заподозрит, что монахи имеют к этому отношение. Он хочет, чтобы люди Джинга покинули обитель.

— Но они ни в чем не замешаны!

— Да, но мысль о монахах-воинах противоречит идее христианства, как ее понимает почтенный Абик. Для него ситуация скандальна. И вскоре нам придется уходить отсюда.

— Неужели старухи Зайцев в самом деле избрали Онму Куна вождем, как он утверждает?

— В стране Зайцев все покрыто тайной, Нимми. Для них важна не столько законность, сколько практичность. Если люди в битве следуют за каким-то человеком, значит, он вождь. А если нет, значит, нет, что бы там ни говорили Виджусы.

Как раз к середине великопостных дней посыльный из Ханнеган-сити доставил сообщение, адресованное всем епископам.

Подписано оно было Урионом Бенефезом и семью другими кардиналами. В нем говорилось, что через шесть недель после пасхи в Новом Риме будет созван Генеральный совет Церкви, на котором должны присутствовать все епископы и аббаты, способные совершить путешествие. Цель совета — обсудить новое законодательство о конклавах.

— Только суверенный понтифик имеет право созывать Генеральный совет, — сказал Коричневый Пони и отказался поставить свою подпись. Олшуэн тоже отказался. Посыльный пожал плечами и уехал.

Вушин прибыл на следующий день. Его тепло встретили Коричневый Пони, Чернозуб и желтая гвардия, но доставленное им сообщение носило несколько странный характер. Как и предполагалось, конклав собирается в Валане. По всей видимости, курия знала о предполагаемом созыве Генерального совета. Сообщение было выдержано в гневных тонах, а последний абзац угрожал отлучением от церкви любому кардиналу, который прибудет на это ублюдочное сборище в Новом Риме, «где раскольники и еретики попытаются возвести на Святой Апостольский Престол известного содомита». Документ был подписан Аменом, Episcopus Romae, servus servorum Dei[33], но Коричневый Пони усомнился в подлинности подписи и в языке послания, которые принадлежали явно не Спеклберду.

— Дела становятся хуже некуда, — сказал Красный Дьякон. — Мы должны уезжать как можно скорее.

Глава 20

«Мы считаем, что для ежедневного обеда, проходит ли он в шестом или девятом часу, на каждом столе достаточно двух блюд, что учитывает и потребности больных; если же некто по какой-то причине не может есть, да оставит он свою трапезу остальным».

Весь этот год Чернозубу казалось, что он постоянно в дороге. На этот раз у них не было кареты до Валаны. Восемь человек с шестнадцатью лошадьми скакали по папской дороге на север. В нескольких милях от проселочной дороги, что вела к жилищу Шарда и в горы к Новому Иерусалиму, кардинал Коричневый Пони остановился, подозвал к себе Вушина с Чернозубом и объявил, что придется обогнуть весь этот район.

Чернозуб запротестовал.

— Милорд, единственный, из-за которого нужно ехать в объезд, — это я. Я могу, прикрываясь зарослями, двинуться на восток, проехать несколько миль на север и еще до темноты встретить вас на дороге.

— Нет, — сказал кардинал. — Я не хочу, чтобы видели хоть одного из нас. Вушин, направь человека к страже уродцев с посланием для магистра Диона. На самом деле оно не столько для мэра, сколько для Шарда, но тот подчиняется только приказам Диона.

— Почему бы не послать меня? — спросил Топор.

— Нет. Шард тебя помнит.

— Он помнит всех нас, — сказал Нимми. — Когда прошлой осенью мы ехали в аббатство, он выскочил с ружьем и стал стрелять.

Топор отъехал посоветоваться с монахами-воинами. Вернувшись, он сказал: