Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии

– Ничего, сейчас пройдёт, – говорит Санкевич, – все двигательные функции должны были восстановиться за время вашей искусственной комы. Когда анабиозис стал распространённой и доступной технологией, мы доработали систему. То есть не мы, – он обводит рукой присутствующих, – а наши деды.

В помещении, помимо Санкевича, ещё четверо мужчин.

– Сколько всего хранителей?

– Пятеро. Здесь мы все: я, Стас Самойлов, Патрик Кэннон, Николай Владимирский и Клаус Сколски.

Мужчины по очереди склоняют головы.

Майя чуть краснеет.

– Не беспокойтесь, Майя. Пока вы были в анабиозе, и тем более без сознания после пробуждения, вы выступали для нас только в качестве медицинского объекта.

Санкевич помогает девушке подняться. Майя вспоминает его слова о Волковском как об основателе общества. Хитрый, хитрый старик. Он каким-то образом стёр даже память о настоящем основателе, Александре Войченко, который в середине двадцатого века привёз документы в СССР. Ну и ладно, какое ей теперь дело до событий давно минувших лет.

Они переходят в другую комнату. Она уже не напоминает медицинскую лабораторию – тут уютная обстановка, диваны для отдыха, столики, аудиосистема на стенах.

– Вы можете переодеться в той комнате, – Санкевич указывает на дверь в дальнем конце.

– Спасибо.

Это обычная маленькая спаленка с большим открытым одёжным шкафом во всю стену. Правда, одежды немного – два платья, несколько женских комбинезонов, брючные костюмы. И вдруг Майя понимает, что это её одежда. Та самая одежда, которую она носила, когда жила в этом времени. Она снимает больничный комбинезон, надевает нижнее бельё (довольно страшненькое – чувствуется, что выбирал мужчина), расклёшенные брюки (встроенная электроника выравнивает их по фигуре), свободную блузку. Да, вся верхняя одежда – точно такая же, какой она её запомнила.

Майя выходит из комнаты и с ходу спрашивает:

– А откуда…

Санкевич предвосхищает её вопрос.

– Майя, вы родились в этом времени двадцать один год назад. Общество хранителей внимательно следило за вашим отцом, а затем за вами. Мы знаем, во что вы одеваетесь, какие духи предпочитаете и как причёсываетесь. Мы даже знаем, какую музыку вы слушаете и каких художников любите.

– С нижним бельём вышел прокол, – улыбается Майя.

– Вы правда хотели бы, чтобы мы знали и это?

– Нет, – ей весело.

– Кстати, Майя, у вас всё в порядке с чипом? С коммом?

– Да, всё хорошо. Всё работает.

Ей хочется танцевать. Прямо здесь и сейчас. Она пережила приключение, которое не переживал ни один житель планеты, ни в одном времени. Она жива, она выбралась из этого ада, в котором утонуло столько живых людей, в котором тысячи были сожжены напалмом, расстреляны, отравлены газом, раздроблены. Она здесь, в уюте и безопасности.

Более того, у неё есть ещё час абсолютного покоя, время на подготовку.

Остановить отца. Нужно остановить его.

– Мне нужна сеть, – говорит она.

2

Это произошло примерно в 12.15. Значит, в двадцать минут первого нужно позвонить Певзнеру. Или он сам позвонит – почему бы и нет? Скорее всего, предположит, что Майю могло перебросить только в пространстве, а не во времени. На часах – 11.17. Ещё час, за который нужно многое успеть. Потому что потом времени практически не будет.

Главное, чтобы комм не сбоил. Всё-таки встроенная память чипа фиксирует её биологический возраст, который теперь заметно отличается от заданного во всемирной базе данных. Есть и другие точки, в которых возможны ошибки.

Она находит в сети текст закона об экспериментах на людях – именно в таком виде, в каком он представлен на рассмотрение Совета Европы. Вокруг текста – море обсуждений, ругани, споров. Но её не интересует общественное мнение, только текст.

Основным документом, регулирующим проведение опытов на людях, в течение уже шести веков служит Хельсинкская декларация Всемирной медицинской ассоциации, принятая в 1964 году. Её многократно дополняли и пересматривали – в 1975, 1983, 1989, 2026 и так далее. Всего тридцать четыре раза. И если верить этой декларации, «медицинский прогресс невозможен без исследований, которые на конечном этапе включают эксперименты с участием людей».

Более того, на некоторую часть пунктов Декларации можно опираться при защите интересов в Совете. Например: биомедицинские исследования, объектом которых являются люди, не могут выполняться, если значимость цели исследования непропорциональна степени сопряженного риска для исследуемого. В данном случае Варшавскому раз плюнуть доказать, что значимость цели исследования перевешивает даже смерть десятка подопытных.

Но вот дальше большая часть пунктов Декларации попросту отменяется законопроектом об опытах.

«Всегда должно соблюдаться право исследуемого на защиту его от вредных воздействий. Должны быть предприняты все возможные меры предосторожности, направленные на уважение личных свобод и интимных чувств и минимизацию влияния исследования на физическую и умственную целостность исследуемого и на его личность». Отменить.

«Врачи должны воздерживаться от проведения исследовательских программ, объектом которых являются люди, если у них отсутствует убежденность, что сопряженный риск можно считать предсказуемым. Врач должен прекратить любое исследование, если в ходе его выясняется, что риск превышает благоприятные результаты». Отменить.

«При любом исследовании на человеке потенциальный испытуемый должен быть предварительно достаточно информирован о целях, методах, ожидаемых положительных результатах и потенциальном риске исследования, а также неудобствах, которые могут быть с ним связаны. Ему или ей должно быть сообщено, что он(а) свободны воздержаться от исследования, а также в любой момент аннулировать свое согласие на участие». Отменить.

И так далее.

И снова возвращается 1945 год, снова перед Майей встают дети, вскрытые заживо, и женщины с отмороженными руками, которые разбивает молотком добрый сотрудник лаборатории пограничных состояний.

Майя понимает, что законодательно отца не остановить. Что он легко, точно нож сквозь масло, пройдёт через все эти утверждения и одобрения, и найдёт средство от вринкла, лишив жизни десятки людей. Которые даже не будут знать, что их убивают. Эвтаназия, помноженная на опыт. Морозов в совокупности с Иосимурой – это её отец.

Значит, нужно уговорить. Нужно взломать его защиту. Нужно. И у неё на это всего один день.

В поисках соответствующих документов она проводит почти час. До запланированного звонка Певзнеру остаётся около десяти минут, когда Майя вспоминает, что ещё она хотела найти в сети.