Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
— Излишней вежливостью они тут не страдают, — заметил Лаан.
— Мне это даже нравится, — отозвался Лабастьер. — С излишней вежливостью мы недавно уже сталкивались.
Прошло совсем немного времени, и уже несколько десятков любопытных бабочек хороводом кружили над путниками. Шуму и гаму при этом было столько, что сороконоги, в конце концов, остановились и, озираясь, не желали двигаться дальше. Однако весь этот шум носил явно восторженный характер, и Лабастьер, вместе с остальными, улыбаясь, кивал своим подданным и помахивал ручкой.
Внезапно крики разом смолкли, уступив место пронзительным и крайне нестройным звукам оркестра деревянных духовых. Только тут Лабастьер обратил внимание на группу бабочек, приближающуюся к ним по земле. Навстречу торопливо вышагивал немолодой, но и не старый еще, во весь рот улыбающийся румяный махаон. Шел он, торжественно расправив крылья, сопровождаемый несколькими музыкантами, но чуть впереди всех. На его голове красовался желтый берет, а на теле — что-то вроде комбинезона, расписанного широкими серебристыми и золотистыми вертикальными полосами. Однако не только костюм, но и сама эта бабочка была весьма необычна. Таких Лабастьер еще не видывал. Махаон был толст. Неимоверно толст, а при более внимательном рассмотрении, еще и лыс.
— Наконец-то! Наконец! — закричал он уже издалека, перекрывая душераздирающий рев духовых. — А я уж думал, король никогда не наведается в нашу глухомань!
Приблизившись на предписанное этикетом расстояние, толстяк остановился и с поразительным при его габаритах изяществом совершил положенный поклон. Затем, обернувшись к трубачам, рявкнул:
— Хватит! Чудовищно! Идите репетируйте! До вечера… Вечером — бал! Беда, да и только, — вновь обернулся махаон к королю, сложив крылья, — я непрестанно разрываюсь между долгом и желанием. То туда — то сюда, — изобразил он всем своим грузным телом. — А что в результате? В результате я не могу послушать приличной музыки. Ах да, простите, — осекся он. — Меня зовут Дент-Пиррон, и я, как вы, Ваше Величество, наверное, догадались, правитель всех этих несчастных, — обвел он рукой порхающих в воздухе и отнюдь не выглядевших несчастными, жителей, а затем указал на музыкантов. — В том числе и этих бездарей. — Пошли вон! — рявкнул он, и трубачи, сунув под мышки инструменты, поспешно ретировались.
Дент-Пиррон вновь обернулся к королю, и его лицо опять расплылось в приветливой улыбке. Он снял берет и, перевернув, принялся утирать им вспотевшую лысину. Убедившись, что толстяк закончил свою тираду, Лабастьер, сойдя на землю, как и полагается, ответил на поклон.
— В чем же суть вашего внутреннего конфликта, любезнейший? — спросил он затем, тщетно пытаясь удержаться от улыбки.
— О! Это драма всей моей жизни! — вскричал Дент-Пиррон и, бесцеремонно подхватив короля под руку, поволок его за собой. — Ваш досточтимый предок Лабастьер Второй наказал потомкам, то бишь нам, не создавать никаких сложных предметов. Так?! — Махаон остановился и испытующе уставился в лицо короля.
— Так, — подтвердил тот.
— А музыкальные инструменты?! — возопил махаон. — Это простые предметы или сложные?! А?!
— Ну-у… — растерялся король.
— То-то и оно! — не дожидаясь ответа, выкрикнул Дент-Пиррон и поволок короля дальше, не прекращая разглагольствовать. — Как-то, будучи в дурном расположении духа, в порыве верноподданнического рвения, я приказал этим несчастным, под страхом сурового наказания, немедленно уничтожить имеющиеся у них музыкальные инструменты как предметы недозволенно сложные. Но вскоре подоспел городской праздник. А какой же праздник без музыки? И я приказал изготовить новые инструменты. Затем это повторилось еще раз, потом еще… И вот какой нелепый выход я выдумал… Да, признаю, нелепейший! Но иного я измыслить не смог. Теперь я прячу музыкальные инструменты у себя в доме, в кладовке. И выдаю их музыкантам только в праздничные дни. Вот, например, сегодня им повезло, ведь ваш визит это, несомненно, праздник для нас… Но им катастрофически не хватает времени на репетиции, и в итоге… Ну, вы и сами слышали… Чудовищно!
Позади них раздался многоголосый гогот. Лабастьер оглянулся. Оказывается вся, только что окружавшая их в воздухе толпа, опустилась на землю и топает теперь позади них. Жители селения с нескрываемым обожанием пялились на своего грузного правителя.
— А вы чего уставились?! — заорал на них Дент-Пиррон. — Ну-ка летите по домам и готовьтесь к сегодняшнему балу! Я кому сказал?!
— Подождите, — остановил его Лабастьер и обратился к подданным. — В качестве приветствия примите мой подарок, гостеприимные жители этого прекрасного селения. Королевским словом я разрешаю вам играть на музыкальных инструментах в любой день.
— Слышали?! Наконец-то! Прекрасно! — вскричал темпераментный толстяк. — У меня просто камень с души свалился. Слава нашему королю! Все. Вперед! — махнул он бабочкам, и те, взвившись в воздух, полетели по домам. Сороконоги с Лааном, Ракши и Мариэль ускорили шаг и догнали Лабастьера с его собеседником.
— Прекрасные зверюшки! — покосился Дент-Пиррон на сороконогов. — А я, представьте себе, запретил сельчанам разъезжать на них.
— Почему?! — поразился Лабастьер. — Ведь это же животные, а не механизмы.
— Так-то оно так, — часто закивал махаон, — да только мои выдумали прицеплять к ним грузовые коляски. Вы знаете, что такое коляски? — опасливо глянул он на короля.
— Да, — кивнул Лабастьер, — конечно. Такие коляски называются «телегами», и они внесены в специальный «Реестр дозволенных приспособлений» Лабастьера Второго. В нем предписано пользоваться ими во время строительства, для перевозки камня. Очень удобная вещь.
— Да вы что?! — всплеснул руками Дент-Пиррон. — Как бы мне заполучить этот документик?! Я и слыхом о нем не слыхивал! Коляски — очень, очень удобная вещь. Но я-то думал — противозаконная!
— Сложность их не выходит за грань дозволенного, — уверил его Лабастьер, — как, впрочем, по-моему, и сложность музыкальных инструментов.
— А где, где эта грань?! — страдальчески наморщился толстяк. — И где же мне взять упомянутый вами реестр?
— К сожалению, доступ к нему имеют только члены королевской семьи. Но я собственноручно выпишу вам разрешение использовать телеги, — пообещал Лабастьер. — Мое распоряжение имеет силу указа.
— Как вовремя вы появились! — вскричал Дент-Пиррон. — Мы как раз затеваем крупное строительство… А как насчет воздушных пузырей?
— Чего-чего? — не понял Лабастьер.
— Ну-у… — потупился толстяк. — Э-э…
— Говорите, говорите, — потребовал король. — О чем вы меня спросили? Повторите.
— О воздушных пузырях, Ваше Величество.
— А что это такое?
— Да, наверное, не стоит и обращать ваше драгоценное внимание на подобную ерунду, — попытался уклониться от ответа махаон. — Вот, кстати, мы и добрались. Мой дом принадлежит вам, — произнес он ритуальную фразу, указывая на небольшое, но очень симпатичное строение из зеленого с голубыми прожилками камня. Однако в устах толстяка эта формула потеряла всякий оттенок торжественности и прозвучала более чем обыденно. К тому же, он сразу добавил: — Не правда ли, милый домик? Его выстроил еще мой дед, его звали так же, как меня… Точнее, меня назвали в его честь…
Лабастьер, по достоинству оценив красоту дома, не позволил сбить себя с толку и стал настаивать:
— Любезный, объясните же мне, что это за «пузыри» вы имели в виду.
— Одну минуту, я только распоряжусь о том, чтобы поухаживали за вашими сороконогами, — бросил Дент-Пиррон и, не без затруднений протиснувшись в дверной проем, исчез в доме.
— Мне он нравится, — заявил Лаан. — Только толст он просто неприлично.
— Он, наверное, и летать-то не может, — заметил Ракши. — Никакие крылья не выдержат такой вес.
— А мне его жалко, — добавила Мариэль. — Наверное, он болен. Но он очень милый.
— Вы слышали весь наш разговор? — спросил Лабастьер. — Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна…
В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:
— Никаких тайн, — заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: — Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.
С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.
— Так вот, достопочтенные, — продолжил махаон. — Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? — произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. — Вы, наверное, решили, что я болен?
Лабастьер заподозрил было, что толстяк «случайно» уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.
