Юрий Нестеренко - Приговор

сознавая, что сам я вор, и меня может ждать та же участь. Сожжение же я

видел только один раз, и то убежал почти сразу, не вынеся этого зрелища.

Дело было не только в муках казнимых — дело было в том, что я чувствовал

свое родство с ними куда острее, чем с ворами и разбойниками. Ведь их

жгли заживо всего лишь за то, что они не верили в бога, или верили в

него "неправильно". Но я и сам не верил, может быть, даже еще более

радикально, чем они! Я жил на улице, и некому было забить мне мозги

религиозной лабудой — зато жирных попов и копошащихся в грязи у

церковного крыльца нищих я навидался достаточно. И, кроме того, такая

жизнь очень четко научила меня, что никакой высшей справедливости нет и

быть не может, а надеяться можно только на себя.

Но этот мальчишка… Чертов маленький ублюдок! А я-то еще пожалел

его, не стал выдавать! Валяться бы ему сейчас где-нибудь под забором, с

телом, превращенным в сплошной синяк…

Впрочем, далеко не факт, что обворованная им тетка тоже не стоит

где-то в этой же толпе.

Мы, наконец, вырвались в боковую улицу, но пламя уже трещало, и в

спину нам ударили дикие, нечеловеческие вопли адской боли. Когда человек

горит заживо, он уже не может сохранять достоинство, кем бы он ни был…

Эвьет прижалась к моей спине, словно пытаясь укрыться от этих

криков.

— Быстрее, Дольф! Пожалуйста, быстрее!

Почти опрокидывая конской грудью припоздавших зевак, все еще

спешивших нам навстречу, мы проскакали до конца улицы, свернули на

следующую, затем еще в какой-то переулок… Мой взгляд упал на очередную

вывеску. На фасаде узкого, всего в три окна, трехэтажного домика,

зажатого между двумя соседними домами, красовалась горделивая надпись

"Гостиница Корона". Сбоку с горизонтального шеста свисала сама корона -

плоская, вырезанная из жести и выкрашенная желтой краской, что по мнению

хозяина, очевидно, должно было символизировать золото.

Я остановил коня. Эвелина все еще прижималась ко мне. Я мягко взял

ее за руку и понял, что девочка дрожит.

— Эвьет? — я погладил ее по руке. — Ну же, успокойся. Мне тоже было

тяжело на это смотреть, но мы ведь ничего не могли сделать…

— Дольф… этот запах…

Я понял, о чем она. Перебросив ногу, я уселся на седло боком, чтобы

удобней было разговаривать.

— Эвьет… они так не страдали. Когда начался пожар, они уже были

мертвы.

— Не все, — тихо возразила девочка, пряча лицо в моей куртке. -

Кого-то они не добили. Я слышала крик. Так и не знаю, кто это был. К

нему было уже не пробиться из-за огня, а узнать по голосу… ты сам

слышал, во что превращаются голоса… Скорее всего, конечно, кто-то из

слуг. Но, может быть, и Филипп. Я не видела, как и где он умер.

Глупо было напоминать ей, что она недолюбливала Филиппа, не

принимавшего ее всерьез. Да и что тут вообще можно было сказать? Что это

— дело прошлое, что надо жить дальше? Что я сам пережил нечто подобное?

Она все это знала. К тому же я, по крайней мере, не видел смерти

учителя. Мне не приходилось вдыхать запах горящей плоти и хоронить потом

то, что осталось… Я погладил волосы Эвьет, как в день нашего

знакомства. Затем обнял за плечо. Девочка постепенно успокаивалась, ее

больше не трясло. Наконец она оторвалась от моей куртки и посмотрела на

меня сухими глазами.

— Я ценю твою помощь, Дольф, — сказала она серьезно.

— К вашим услугам, баронесса, — улыбнулся я.

— Хорошо, что мы встретились.

— Не знаю, — вздохнул я. — У себя в лесу ты была в большей

безопасности, чем теперь.

— Если главное — это безопасность, то в могиле безопаснее всего.

Там уже ничего случиться не может.

— Уела, — согласился я, спрыгивая с коня. — Ладно, в могилу

торопиться не будем. Посмотрим лучше, что может нам предложить "Корона".

Гостиница "Корона" в полной мере демонстрировала справедливость

правила, что, чем пафоснее название, тем более убого содержание. В ней

было всего восемь номеров, из коих два на третьем этаже, впрочем,

оказались свободными. В маленькой комнате едва помещались две кровати, а

по пыльному полу в разных направлениях отчетливо тянулись цепочки

мышиных следов. Свечи и вода в номер поставлялись за отдельную плату.

Своего стола в заведении не было — да и негде было разместить в таком

домишке даже скромную трапезную; но, как заверил нас горбоносый хозяин с

глазами навыкате и венчиком сивых волос вокруг лысой макушки,

столоваться можно в харчевне в конце переулка, и при ней же есть

конюшня; он, то есть хозяин "Короны", договорился с хозяином харчевни о

постоянных скидках для постояльцев гостиницы, надо только предъявить

жетон. Этот жетон — медная бляха с выбитым изображением короны и цифрой,

скрепленная проволочным кольцом с ключом от номера — был нам

незамедлительно и гордо продемонстрирован. При этом номер стоил

пятьдесят хеллеров в день — совершенно несуразная цена для такого

клоповника! — и платить надо было за неделю вперед. Усмехаясь наглости

хозяина, я начал было торговаться — обычно при столь завышенных

претензиях удается быстро сбить цену раза в два минимум; однако на сей

раз содержатель гостиницы был тверд, как крепостные стены Лемьежа. Он

прекрасно понимал, что в городе, наполненном беженцами, найдутся

желающие и на таких условиях. В самом деле, ворота закрыли совсем

недавно, и последняя волна пришельцев еще не успела растечься по городу,

так что новые соискатели — причем не крестьяне с телегами, которых

попросту не пустили в этот район и которым нужен был обширный двор для

повозок, а люди более состоятельные — вот-вот могли появиться. В конце

концов я решил не искать добра даже от такого сомнительного добра и

отсчитал золотую крону, серебряный полтинник и медной мелочи еще на

полтораста хеллеров; формально, конечно, с меня причиталось еще

пятьдесят, но кто сказал, что разница в курсах золота и меди должна

всегда бить только по моему карману? Во всяком случае, здесь пучеглазый

настаивать уже не решился.

Застолбив номер, мы поехали навестить указанную нам харчевню — до

нее оказалось добрых двести ярдов. Как я и ожидал, цены там были выше

средних, что не перекрывалось даже предоставляемой скидкой. Впрочем,

подходящей конюшни ближе все равно не было, а вот продукты имело смысл