Евгений Филенко - Блудные братья

2

Вначале Кратов нес Озму на руках, при каждом шаге уходя в мертвый пепел по колено. Обмякшее тело в трепыхавшемся балахоне весило втрое больше, чем ему полагалось. Так что далеко в направлении Гверна за эти часы они не продвинулись. От садовых насаждений не осталось и следа. Всюду, докуда хватало глаз, высились черные, лишенные крон призраки деревьев. Кратов поймал себя на том, что это зрелище для него не в новинку. Однажды он уже брел точно так же среди растений-призраков, под ногами хрупал трупный пепел, а отовсюду подступал пожар. «Уэркаф, — вспомнил он, что далось ему не без труда. — Но там был каприз природы, слегка подхлестнутый безумной волей хозяев самой большой игрушки в Галактике. Здесь природа ни при чем. Одна только безумная воля…»

На счастье, Озма пришла в себя.

— Что со мной? — спросила она слабым голосом. — Где я?

— У меня на руках, — просипел Кратов.

— Мы живы? Финис… все уже закончилось?

— Кажется, да.

— Наверное, будет лучше, если я пойду сама? Кратов не нашел сил, чтобы возражать.

— Ну, попробуйте, — сказал он, осторожно опуская женщину на ноги.

Озма тотчас же вцепилась в него, чтобы не упасть.

— Я не чувствую ног, — сообщила она виновато. — У меня есть ноги или нет?

— У вас есть все, что нужно хорошенькой женщине, — успокоил ее Кратов.

— Вы еще шутите, — проворчала Озма. — Ничего у меня нет. Может, и было когда-то, но сейчас не осталось. И я, кажется, оглохла.

Кратов похолодел.

— Покажите уши! — скомандовал он.

Озма с готовностью завертела головой. Кратов отвел свалявшиеся кудряшки, больше всего в мире боясь увидеть кровавые потеки…

— Не говорите ерунды, — сказал он сердито. — Раз вы слышите мои неуклюжие любезности, значит, с вашим слухом полный порядок. А я уж испугался, что у вас контузия…

— Конфузия?! — недоумевающе переспросила Озма.

— Контузия, — повторил Кратов. — Это когда человека приподнимут и как следует ушибут всем телом обо что-нибудь твердое. А конфузия — это когда я захожу в ванную, а там сидите вы облепленная зеленой тиной и мурлычете что-то непристойное, а дорадх вылизывает вам спинку…

— Вы наглец, доктор Кратов, — хмыкнула Озма. — Эф-фронс. Вы пользуетесь моей слабостью, чтобы безнаказанно унижать мое достоинство.

— Может быть, я больше не буду, — усмехнулся он.

— Уж постарайтесь… Когда мы ехали в Гверн, — продолжала Озма, — я смотрела по сторонам, и в голове у меня поселилась новая мелодия. Если бы мы доехали до конца пути, я додумала бы ее до конца. Но случилось… то, что случилось. И я ее потеряла. Все сгорело, и она сгорела тоже.

— И все же перестаньте хныкать, — строго проговорил Кратов. — Нам несказанно повезло тихонько отлежаться в самом сердце чудовищной резни. Мы не лишились ни рук, ни ног, ни даже головы — что бы вы там ни выдумывали. Нас даже не обожгло и толком не оцарапало, — он предусмотрительно убрал располосованную каким-то осколком руку за спину. — И мы свободны.

— Не знаю, — сказала Озма с сомнением. — Находясь в плену, мы, по крайней мере, не задумывались над тем, куда идти и чем питаться. И что пить — хотя то, что нам предлагали, было просто ужасно. Но сейчас я выпила бы даже кувшин этой кошмарной бодяги, что стояла на столе в вашей гостиной.

— Это проблема, — со вздохом признал Кратов. Он тоже не отказался бы сейчас глотнуть эхайнской бражки.

— Не подумайте, что я капризничаю. Просто у меня все кишки спеклись от жажды.

— В этом и состоит отличие свободы от рабства, — глубокомысленно заметил. Кратов. — Некоторым рабам нравилось, что за них все решают…

— Перестаньте хныкать! — передразнила его женщина. — Лучше давайте куда-нибудь идти. Тем более что у меня уже выросли ноги.

— Мы должны добраться до Гверна, — печально сказал Кратов. — Загвоздка в том, что я не представляю, в какой стороне этот чертов Гверн, как далеко до него топать и будут ли нам усыпать дорогу розовыми лепестками.

— Негатив… не будут, — уверила его Озма и носком туфельки подбросила облачко пепла.

— Во всяком случае, нам следует вернуться на шоссе и двигаться в прежнем направлении. И надеяться, что на Юкзаане все дороги ведут в Гверн…

Держась за руки, они поплелись в направлении медленно вытанцовывающих свой данс-макабр хоботов жирного дыма.

По мере приближения к закопченным и покореженным остовам бронемехов решимость Озмы падала. На опушке уничтоженного огнем сада женщина остановилась и неуверенно убрала ладошку с кратовского локтя.

— Нам нужно все это видеть? — спросила она упавшим голосом.

— Не уверен, — ответил Кратов. — Но, может быть, наш «стуррэг» чудом уцелел. Или найдется хоть какое-то оружие. Или… еще что-нибудь.

— Я здесь вас подожду, — сказала Озма.

— Пожалуй, — согласился он.

Ему тоже не хотелось рыскать среди дымящихся обломков. Но здесь не было никого, кто сделал бы это вместо него.

3

… От маленького, уютного «кокона» осталась лишь лепешка из металла и пластика, присыпанная какой-то керамической крошкой. В пылу сражения по нему прошлись, и не однажды. Т'литт Гтэрнегх, бывший первый геобкихф Департамента внешней разведки, которого черти понесли демонстрировать свое геройство и власть в боевой обстановке, получил свое в полной мере и теперь лежал неподалеку, и змеиный глаз на его груди слепо таращился в загаженное дымами небо. Собственно, этот глаз был единственной приметой, по которой можно было опознать его прежнего владельца. Все остальные тела были изувечены и обожжены до неузнаваемости. Возможно, среди них находились Юзванд и его рассудительный, оставшийся безымянным водитель…

Кратов задержался здесь на мгновение и, сознавая всю театральность своего поведения, как умел воспроизвел эхайнский воинский салют. Он чувствовал, что должен хоть как-то отблагодарить их, отдать им какие-то почести — словом, все, что было в его силах в эту минуту, и ему сразу полегчало на душе.

— Мы живы, — сказал он, ни к кому персонально не обращаясь, — и мы идем в Гверн.

Глаза слезились, в горле першило от едкого дыма, сплетенного из самых отвратительных запахов, какие только можно было вообразить: жженый металл, расплавившийся в адском пламени несгораемый пластик и паленое мясо. Сделав несколько мужественных шагов за ближайший бронемех, Кратов с облегчением вывернулся наизнанку.

Он почти уже отказался от мысли найти здесь хоть что-то полезное в предстоящих им странствиях, когда вдруг увидал почти целую боевую машину. Должно быть, у «хоррога» пострадала лишь ходовая часть, и экипаж бросил его в страшной спешке, даже не запустив программу самоуничтожения.