Айзек Азимов - Мечты роботов (Сборник рассказов и эссе)

Например, многие боятся, что телевидение лишает людей способности читать, а благодаря карманным калькуляторам они разучатся считать. Вспомните о спартанском царе, который, увидев катапульту в действии, с горечью заявил, что пришел конец человеческой отваге.

Разумеется, такие, не слишком заметные на первый взгляд, опасности существовали с того самого момента, как человечество сумело до определенной

– весьма незначительной – степени подчинить себе природу, что уменьшило для него опасность прямого физического ущерба.

Существует два вида перемен, которые происходят во вселенной. Одна из них циклична и совершенно безопасна.

День и ночь, зима и лето, дождь и хорошая погода регулярно сменяют друг друга. Следовательно, о настоящих переменах здесь говорить нельзя. Такое положение может наводить на нас тоску, но оно удобно и вселяет чувство безопасности и покоя.

По правде говоря, идея коротких циклических перемен, означающих отсутствие настоящих перемен, настолько устраивает людей, что они стараются найти эту закономерность и в других областях. Например, в отношениях между людьми существует понятие смены поколений, династий, империй. Аналогия с природными циклами не слишком правильна, поскольку в данных случаях повторение не всегда бывает абсолютным, и это утешает.

Цикличность оказалась настолько привлекательным понятием для человека, что мы часто видим ее там, где ее нет.

Если речь идет о вселенной, все свидетельства указывают на гиперболическую эволюцию: вселенная, которая постоянно разрастается после одного начального взрыва и заканчивает свои дни в виде бесформенного газового облака и черных дыр. Однако наши чувства заставляют нас, вопреки всем фактам, придумывать понятия колебательных, цикличных, повторяющихся вселенных, в которых даже черные дыры являются лишь воротами, ведущими к новым большим взрывам.

Однако существует еще один вид перемен, которых следует избегать любой ценой и которые несут в себе зло. Это перемены в одну сторону, такие, последствия которых исправить невозможно.

Что же в них плохого? Одна из них затрагивает нас непосредственно и искажает нашу собственную вселенную.

Мы рано или поздно стареем, и хотя когда-то мы были молоды, юность уже никогда к нам не вернется. Наши друзья умирают, и хотя когда-то они были живы, они уже никогда не будут с нами. И с этим мы ничего не можем поделать! Тот факт, что жизнь заканчивается смертью, не имеющей никакого отношения к циклическим переменам, пугает нас и одновременно наполняет осознанием собственного бессилия.

А хуже всего то, что вселенная с нами не умрет. Она движется вперед, живет, продолжая наслаждаться своими циклами, а мы страдаем от ее равнодушия к тому факту, что нас уже больше никогда не будет.

Более того, другие человеческие существа не умирают вместе с нами. Молодые люди, родившиеся после нас и в самом начале нашей жизни зависевшие от нас, вырастают и занимают наше место, когда мы стареем и умираем. И от этого мы тоже страдаем.

Я сказал, что бесполезно сражаться с ужасом, который несет с собой смерть, с осознанием того, что жизнь будет продолжаться и на наше место придут другие? Это не совсем так. Бесполезность становится очевидной, только если мы пытаемся ухватиться за доводы разума, но нет никакого закона, требующего, чтобы мы так поступали, – и мы так не поступаем.

Смерти можно избежать простым отрицанием ее существования. Мы можем считать, что наше появление на Земле – всего лишь иллюзия, короткий испытательный срок перед вступлением в последующую жизнь, где ничто не меняется и нам не грозят необратимые изменения. Или мы можем верить в то, что умирает только наше тело, но в нас имеется некая бессмертная составляющая, которая после смерти одного тела перебирается в другое – и так до бесконечности.

Мифические представления о загробной жизни и трансмиграции могут сделать жизнь вполне терпимой для многих людей и позволить им относиться к приближающейся смерти гораздо спокойнее. Однако страх перед смертью в данном случае лишь замаскирован и скрыт – он не исчезает совсем.

В греческих мифах рассказывается об успешной замене одних бессмертных другими – и мы получаем огорчительное доказательство того, что даже вечная жизнь и сверхъестественные возможности не защищают от опасности перемен и от унижения, которое приносит с собой осознание того, что на твое место придут другие.

Греки считали, что сначала вселенной правил беспорядок (Хаос), ему на смену пришел Уран (небо), чьи искусно разбросанные звезды и планеты, движущиеся по сложным орбитам, символизировали порядок (Космос).

Однако Урана оскопил его сын Кронос. Кронос, его сестры и братья и их потомки правили вселенной.

Кронос боялся, что его дети поступят с ним так же, как он со своим отцом (нечто вроде цикла необратимых перемен), и пожирал их, как только они рождались. Однако жена сумела его обмануть, спасти своего последнего сына – Зевса – и спрятать его в безопасном месте. Зевс вырос, достал своих братьев и сестер из желудка отца, выступил войной против Кроноса и его сторонников, победил и занял место правителя.

(В других культурах также существуют мифы о заменах подобного рода – даже в нашей собственной. Сатана пытался занять место Бога, но потерпел неудачу; этот миф получил самое яркое выражение в «Потерянном рае» Джона Милтона.) Мог ли Зевс чувствовать себя в безопасности? Он полюбил нереиду по имени Фетида и женился бы на ней, если бы парки не предупредили его, что Фетиде суждено родить сына, который окажется сильнее отца. Получалось, что ни Зевс, ни какой-то другой бог не могли на ней жениться. И потому ее заставили выйти замуж за смертного, Пелея. Она родила смертного сына, единственного ребенка, которого имела, – так говорится в мифах. Ее сын Ахиллес был намного сильнее своего отца (и, как и Талос, имел только одно слабое место – пятку, пронзив которую его можно было убить).

А теперь давайте перенесем страх перед необратимыми переменами и опасностью, что другой займет твое место, на отношения людей и машин. И что же у нас получается? Естественно, больше всего мы боимся не того, что машины причинят нам физический вред, а того, что они вытеснят нас и займут наши места. И дело не в том, что наша деятельность перестанет быть эффективной, – просто мы станем больше никому не нужны, словно устаревшая модель какого-нибудь устройства.

Идеальная машина – это умная машина, и для рассказов о ней есть только один сюжет: она создается, чтобы служить человеку, но в конце концов оддерживает над ним верх. Она не может существовать, не угрожая захватить наше место в мире, и, следовательно, ее необходимо уничтожить – иначе погибнем мы сами.

Всегда существует опасность метлы ученика колдуна, голема рабби Лоу, чудовища, созданного доктором Франкенштейном. Как рожденный из нашего тела ребенок занимает наше место, так и машина, рожденная силой нашей мысли, заменяет нас.

«Франкенштейн» Мэри Шелли, увидевший свет в 1818 году, демонстрирует нам пик страха, однако обстоятельства сложились таким образом, что этим страхам не суждено было сбыться – по крайней мере, довольно долго.

Между 1815 годом, когда закончилась целая серия европейских войн, и 1914 годом, увидевшим начало новой войны, был короткий период, когда человечество могло себе позволить роскошь оптимистических настроений насчет своих отношений с машинами. Промышленная революция неожиданно наделила людей новым могуществом и претворила в жизнь мечты о воцарении технологической утопии на Земле, вместо надежды увидеть ее в мифическом раю. Положительные аспекты, которые несли в жизнь машины, значительно перевешивали отрицательные, и любовь к ним стала сильнее страха.

Именно тогда и родилась современная научная фантастика – под этим термином я подразумеваю вид литературы, которая описывает общество, отличающегося от нашего уровнем технологического развития и своим социальным устройством. Предполагается, что мы рано или поздно, путем изменений в вышеуказанных областях, перейдем в какое-нибудь из таких обществ. (Этим научная фантастика отличается от фэнтэзи или от «спекулятивной» фантастики, где придуманное общество не может быть связано с нашими никакими разумными переменами.) Благодаря времени, когда она родилась, современная научная фантастика звучала весьма оптимистично. Отношения человека и машины осуществлялись на уровне пользования и управления. Могущество человека росло, машины были его послушными инструментами, при помощи которых он добывал для себя благополучие, чувствовал себя спокойно и уверенно и путешествовал в самые удаленные уголки вселенной.

Оптимистические настроения встречаются и по сей день, в особенности в произведениях тех писателей, чьи представления успели сформироваться до появления атомной бомбы, – я могу назвать среди них Роберта Хайнлайна, Артура К. Кларка и себя.