Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

Через четыре часа за мной пришли. Два охранника в штатском отворили стальную дверь камеры и зажгли свет.

– Поднимайтесь, господин Туровский! – потребовали они.

Я послушался. Я вообще послушный, если только мое послушание не угрожает моему здоровью.

Я вышел из камеры, которую тут же заперли, и проследовал за охранниками. Они миновали две решетки, которые перед нами отпирали местные фээс-бэшники, поднялись по железной лестнице на три этажа наверх и вышли в светлый, недавно отремонтированный коридор. Все это время я плелся за их спинами, удивляясь, что меня ведут не как арестанта. Охранники прошли коридором, свернули в другой коридор, точную копию первого, миновали его наконец, и остановились перед дверью с цифрой «12», открыли ее, впихнули меня внутрь и заперли.

Я оказался в центре пустой светлой комнаты, где из мебели присутствовал только письменный дубовый стол, явно антикварный, времен императора Николая II, и два стула. Один из них занимал грузный мужчина с обвисшими щеками, редкими волосами и очками в толстой оправе с мощными линзами. Он что-то писал в тетради, почесывая небритый подбородок. Увидев меня, он приветливо улыбнулся, если только может приветливо улыбаться живодер, и приподнялся из-за стола.

– Проходите, господин Туровский. Присаживайтесь.

Он приветливо указал мне на стул. И перед тем как сесть, я невольно посмотрел на сиденье, все ли там чисто, нет ли там какого капкана или канцелярских кнопок и не выглядывают ли из-под обивки кончики проводов под током.

Завидев мое замешательство, неопрятный мужчина расхохотался и попытался меня утешить:

– Не бойтесь, все чисто. Все абсолютно чисто. Нам незачем вас пытать, и привели вас не на допрос.

– А куда? – хмуро осведомился я.

– Поговорить, – предложил щекастый кабан.

– По душам? – недоверчиво спросил я.

– По душам, – согласился он.

Я водрузился на стул и нагло посмотрел на него. Он приветливо воззрился на меня. Так и сидели минут пятнадцать, созерцая физиономии друг друга. Первым потерял терпение он и спросил:

– У вас есть что мне сообщить?

– Нет, – уверенно ответил я.

– Тогда я хотел бы узнать кое-что у вас. Вам знаком Аграник Маркарян?

– Безусловно. Служили вместе. – Подумав, я добавил: – Раньше. Лет десять назад.

– Замечательно, – прокудахтал свиномордый. – А не могли бы вы рассказать, как оказались в императорской ложе. И кто из вас является инициатором идеи покушения на государя.

Вот так винегрет! Вот так и вляпался! Меня еще и за соучастие привлечь собрались.

Я набрал в легкие воздуха и приступил к рассказу. Шаг за шагом я рассказал обо всем. Только в начале щекастый прервал меня и нажал большую кнопку на столе, включая записывающую аппаратуру. И более ни разу не вклинился в мой длинный монолог.

Я рассказал обо всем, начиная с появления в моем доме Балаганова, нанявшего меня, чтобы я разыскал его пропавшего компаньона Романа Романова, и заканчивая днем двадцать седьмого апреля, когда эта история обрела наконец свое логическое завершение. Я вкратце упомянул о роли, которую играл во всем случившемся Гоша Качели. Краткость упоминания заключалась в том, что, не называя имен, я указал на факт, что в последнее время мое расследование, равно как и мое силовое прикрытие, осуществлялось одной из влиятельнейших персон Санкт-Петрополиса. Я поделился с вислощеким своими домыслами о роли Аграника Маркаряна во всем заговоре, о предположительных целях, к которым стремились Ульян Мертвый и Аграник Маркарян, пытаясь взорвать дамбу и убрать императора, а потом внезапно умолк, когда запас моего красноречия иссяк.

Свиномордый минуту сидел молча, переваривая услышанное.

– Это полностью соответствуют тем сведениям, которыми мы уже располагаем, – наконец изрек он.

– Вы могли бы ответить мне на два вопроса? – забросил я крючок из любопытства.

– Пожалуй, да, – согласился он.

– Чем пытался убить Маркарян императора? – озвучил я первый вопрос.

Мой собеседник ухмыльнулся и, чуть помедлив, ответил:

– Яд. Маленькая стрелка с ядом. Если бы не ваше вмешательство, император бы даже ничего не почувствовал, а мы бы ни о чем не догадались. Убийца смог бы улизнуть безнаказанно. А его императорское величество скончался бы через какое-то время, уже в своих покоях. И до вскрытия никто бы не догадался, что императора убили.

«Хитро, Аграник Арменович, хитро», – мысленно оценил я.

– Второй вопрос. Что теперь будет со мной?

– Сейчас вас отпустят. Вы можете отдохнуть, а завтра, думаю, вам придется прибыть на аудиенцию к его императорскому величеству. Признаться честно, император весьма заинтересовался вашей персоной. Хотел бы видеть вас. Побеседовать. Думаю, что дело не останется без награды. Можете рассчитывать не меньше чем на орден Александра Невского.

Я согласно кивнул. На разум и тело навалилось сонливое отупение, которое начинается каждый раз, когда что-то значительное и весомое в твоей судьбе остается позади. Свиномордый потерял ко мне интерес, достал какой-то лист бумаги и углубился в сочинительство.

Через минуту он протянул мне заполненный бланк.

– Это пропуск на выход. Прошу не покидать город. По крайней мере, до окончания предварительного следствия. Удачи вам, господин Туровский. И да хранит вас Господь.

Я взял бумажку, поднялся и покинул когда-то родное учреждение.

Глава 56

Кубинец встретил меня на пороге с таким выражением лица, будто я оторвал его от процесса экипировки в поход с целью вызволения меня из застенков. Судя по опустошенной банке с кофе и пепельнице, заполненной окурками, Гонза провел последние пять-шесть часов в изрядном нервном напряжении. Я даже мог себе это представить. Кубинец бороздит кухонные просторы, выпуская сигарный дым, точно трансатлантический лайнер. Лицо его горит бешеным огнем. Скулы сведены, как у бойцового пса, сошедшегося на ринге с невидимым противником. В его голове медленно вращаются мысли. Жернова мышления перемалывают проблему – стоит штурмовать Литейный сейчас или повременить пару часиков.

Увидев меня, Кубинец ткнул сигарой в дно пепельницы, матюгнулся и сообщил:

– До Ираклия все девушка какая-то дозвониться пыталась. Номер возле телефона в кабинете. А я пошел спать. Завтра похороны.

Гонза процедил какое-то ругательство сквозь зубы, разобрать мне его не удалось, и вышел из кухни. Я остался в одиночестве. Первоначальным порывом было броситься в кабинет, раскопать на столе номер Татьяны и позвонить, но я подавил в себе это желание. Сначала сварил себе крепкий ароматный кофе, который тут же и высосал, что называется, не отходя от плиты. Взбодрился. Сон, донимавший меня еще в камере, мгновенно испарился. Остались только бодрость духа и желание действовать, творить. В такие минуты замечательно начинать новое расследование, но ведь только что закончилось предыдущее, и браться за работу никакого желания не было. Мне бы пару недель побездельничать, поварить пиво, понаслаждаться спокойствием, тишиной, когда над тобой не свистят пули, а голова не раскалывается в бессилии над решением очередной проблемы. Да и стоило обдумать все, что приключилось со мной за последние недели.