Иван Сибирцев - Сокровища Кряжа Подлунного

Но тут же встали в памяти холодные глаза Грэгса, и страх перед расплатой за побег пересилил все.

В этот миг он, несколько овладев собой, вспомнил о страшном оружии, врученном ему Грэгсом, о неиспользованном еще Наводчике и хрипло закричал:

— Я все-таки погашу вас, проклятые огни!..

Глава двадцать пятая

КАПКАН ЗАХЛОПНУТ

Солнце едва поднялось из-за ближней горной гряды. Острые лучики, просочившиеся сквозь частый тюль штор, защищавших широкое окно, светлыми лужицами расплескались по свежеокрашенному полу, заиграли в гранях толстого зеркала, вделанного в дверку платяного шкафа, серебром зажгли никелированные головки кровати.

Солнечные лучи ласково коснулись сомкнутых, чуть припухлых век спящего человека. Но он не проснулся от этого прикосновения, только плотнее смежил веки и повернулся спиной к окну.

Однако сон его продолжался недолго. Через несколько минут в комнате раздался резкий телефонный звонок. Человек довольно громко заворчал, немного полежал, но звонки, резкие и требовательные, не прекращались. Тогда человек сел на постели, опустил ноги в ночные туфли и, застегивая на ходу куртку пижамы, поспешно направился к стоявшему на тумбочке телевизофону.

— Ронский, слушает, — хриплым со сна голосом проговорил он, поднимая трубку.

На экране аппарата возник сначала силуэт, а потом четкое изображение широкого в кости мужчины неопределенного возраста с сильно загоревшим, точно покрытым темным лаком лицом. Глаза его скрывали толстые стекла очков в черепаховой оправе. Над ободками стекол курчавились лохматые черные брови. Одет он был в низко надвинутую на лоб соломенную шляпу и светлый парусиновый костюм.

Ронский готов был поклясться, что никогда до сих пор не встречал этого мужчину, тем не менее его внезапный собеседник приветливо пожелал доброго утра и не замедлил представиться:

— Орест Эрастович, прошу извинить, что я вас потревожил в столь ранний час. Моя фамилия Павлов Василий Иванович, инженер-геолог. Я только что с рудников. Виделся там с академиком Булавиным, он просил кое-что срочно передать вам. Кроме того, я близкий друг Владимира Георгиевича Дюкова. Должен огорчить вас — у Владимира Георгиевича большая неприятность. Какая? Нет, по телевизофону — это долго и не совсем удобно. У меня есть к вам, Орест Эрастович, деловое предложение: до начала работы еще более двух часов, если вы сейчас подъедете к закусочной, что у Дмитриевского бора, мы с вами обо всем переговорим. Жду вас за левым от входа в закусочную столиком. Хорошо?

Ронский знал, что человек на другом конце провода бессовестно лжет, лжет в каждом своем слове, однако, сделал вид, что поверил, и согласился на встречу.

Закончив разговор, он несколько минут подумал, снова подошел к телевизофону, набрал номер, дождавшись ответа, произнес несколько фраз…

Орест Эрастович уже не один день ожидал этого звонка, но сейчас с трудом сдерживал волнение. Он понимал, что сегодня, буквально в ближайшие часы, должен будет положить голову в пасть хищному зверю, и в его, хотя и бурной, но все же довольно размеренной и устоявшейся жизни могут произойти большие перемены. К лучшему или к худшему будут эти перемены, да и сохранится ли сама его жизнь после встречи с этим человеком — ничего этого Ронский не знал и все это не могло не тревожить его глубочайшим образом.

Охваченный этими тревожными мыслями, Ронский внешне спокойно собирался на решающее в его жизни свидание. Понимая значение этой встречи и подсознательно стремясь в самый ответственный в своей судьбе день быть в наилучшем виде, Орест Эрастович одевался с особой тщательностью. Он надел свой любимый светло-серый костюм, шелковую рубашку оливкового цвета, заботливо повязал неяркий, но все же достаточно броский галстук. Стального цвета туфли и легкая замшевая шляпа дополнили его наряд.

Внимательно оглядев себя в зеркало, Орест Эрастович остался доволен своей внешностью и вызвал такси.

…Новый знакомый, как и обещал, поджидал его. При появлении Ронского, Павлов приветливо двинулся ему навстречу, энергично встряхнул руку и подвел к столику, на котором уже стоял обильный завтрак и бутылка сухого молдавского вина.

Ронский с интересом осматривал незнакомое ему помещение. Расположенная на оживленной автомобильной дороге закусочная пользовалась широкой известностью у шоферов и пассажиров междугородних автобусов. Обычно здесь царило оживление, но в этот ранний час закусочная еще пустовала. Только у самого дальнего столика, уставленного бутылками кефира и клубившимися паром сосисками, молча завтракали несколько человек, судя по всему, командировочных откуда-нибудь из дальнего района.

Вглядевшись внимательнее, Ронский заметил в этой группе знакомые ярко-синие глаза на добродушном широком лице и выбившиеся из-под кепки пышные светлые волосы.

Увидев так близко от себя Алексея Петровича Лобова, Ронский испытал радостное успокоение.

— А я только-только из автобуса, — разливая вино по бокалам, сыпал частой скороговоркой Павлов, — и сразу же к вам позвонил. Виктор Васильевич Булавин просил немедленно передать…

— Как он там на рудниках, Виктор Васильевич? — спросил Ронский, стремясь хоть на несколько мгновений оттянуть неизбежное, что должно было прозвучать в их разговоре.

Павлов, похрустывая свежим салатом, начал рассказывать о встречах с академиком на рудниках. Ронский слушал, поражаясь собственной выдержке. Скрипнула входная дверь, выпуская компанию командировочных. Вместе с ними удалился Лобов, закусочная опустела.

— Но все это не так уж важно, — неожиданно оборвал свой рассказ Павлов. Он посмотрел по сторонам и, убедившись, что они с Ронским одни, полусонная буфетчица не обращает на них ни малейшего внимания, закончил:

— Гораздо важнее то, что вы, Орест Эрастович, уже продолжительное время очень активно сотрудничаете с одной из иностранных разведок.

— Позвольте, — отшатнулся Ронский.

— Чего же позволять? — резко перебил его Павлов. — Вы, Орест Эрастович, информировали художника Дюкова, который является иностранным агентом, о некоторых интимных подробностях жизни профессора Стогова. Мало того, вы ввели Дюкова в дом Стогова, а Дюков, действуя по заданию иностранного разведцентра, похитил Стогова и, отравив своего сообщника — уголовника, инсценировал смерть профессора и пожар в его доме от несчастного случая. К счастью для вас, ему удалась эта инсценировка. Иначе вы не были бы сейчас на свободе.

— Но… — неуверенно начал Ронский.

— Не перебивайте! — возвысил голос Павлов. — Когда я говорю, я привык, чтобы меня слушали.