Олег Языков - Книга четвертая. Корректор реальности.

Совсем рядом с переправой, за песчаной косой, шевелился в ленивом, сверкающем тысячью осколков разбитого на людскую беду зеркале прибоя небольшой заманихи с десяток таких трупов. Черные кочерыжки, еще вчера бывшие людьми, медленно кружили в мелкой, подсвеченной белым песчаным дном, чистой воде. Я, стиснув зубы, смотрел как пожилые нестроевики тихо и бережно достают их из реки. Мужики заходили в прогретую солнцем заводь, плавно переступая кажущимися в воде огромными босыми белыми ногами и, гоня перед собой небольшую волну и неспешно разводя воду руками, преодолевали спокойное течение, подходили к телам, а потом, истово перекрестившись, толкали их к ослепительно белому песку близкого берега. Иногда мужики попадали в промоины и окунались с головой. По их лицам текли капли воды. А может, это были слезы… Кто знает.

Я отвернулся. Рядом, высоко вскинув голову, смотрел в небо Андрей. Он, не отрываясь, смотрел на солнце. По его щекам бежали и не сохли под солнечным жаром мокрые дорожки.

— Глаза сожжешь, снайпер… Закрой глаза, тебе говорю, слышишь! Тебе еще воевать, Андрей… Тебе еще брать их на прицел, старший сержант. Закрой глаза…

Он кивнул и отвел взгляд. Сейчас, после ослепительного кипения солнца, он ничего не видел. Он видел только черноту и мрак. Да, мрак… Я дернул его за рукав выбеленной солнцем и потом гимнастерки, ухватил за предплечье и мы побрели по горячему песку к переправе. Стоял еще по-летнему жаркий, солнечный день. За Волгой, глухо урча сотнями артиллерийских стволов, злобствовала война. В небе назойливо звенели моторы самолетов, слышался слабый треск пулеметных очередей. Волга то и дело с гулом и приглушенным шипением вспухала белыми водяными столбами от взрывов немецких снарядов и бомб. С нашего восточного берега, мимо этих белых столбов, как слаломисты к финишу, к разбитому Сталинграду по водной глади ползло все, что только могло хоть как-то держаться на воде: лодки, буксиры, колесные пароходики, волочащие на нитках канатов старые баржи. Иногда водяные столбы вставали прямо около них. Тогда над рекой слышался слабый крик, и несколько темных тел сметало в воду. Кого-то успевали спасти, кто-то выплывал сам, кто-то тонул. Хуже было, когда снаряд попадал прямо в лодку. Тогда над водой вспухал неопрятный серый клуб дыма, под солнцем вставала маленькая радуга от брызг воды, потом все опадало, а лодки не было… Только какие-то ошметки крутились, качались, успокаивались и безмятежно и неторопливо начинали свой бег вниз, к морю. Людских голов среди них не было…

Мы подошли к небрежно сделанному и сшитому на живую нитку здоровенными скобами причалу. К нему вели разбитые в хлам деревянные мостки. На берегу матерно орал и размахивал наганом капитан с замотанной бинтами шеей.

— Только по моей команде… не более сорока человек… пушки и пулеметы на баржу… Пошли! — сипел он в лицо трем пехотным командирам. — Пошли, пошли! Не стоять! Сейчас немцы прилетят – сотрут вас на хрен! Бего-о-ом марш, мать вашу! Бегом, я сказал!

Командиры брызнули к своим колоннам. Бойцы засуетились, выстроились в ряд, и, лязгая котелками и сталкиваясь винтовками, побежали на сходни. Рядом ржали лошади, артиллеристы с матом и криками грузили на понтон пушки.

— Туда пойдем… Там все посвободней будет. За мной, старший сержант!

Да, Андрей снова стал старшим сержантом. А я старшиной. Давно уж я был старшиной. Даже и забыл, когда это было…

Мы подскочили к пушкарям, ухватились за тяжелые, покрытые металлом колеса, ухнули, и с трудом вытягивая зарывающиеся по самые щиколотки в песок ноги, помогли закатить на понтон трехдюймовку.

— Кто такие? — утирая лицо пилоткой, спросил молоденький лейтенант-артиллерист.

— Снайперы мы будем, товарищ лейтенант. Направлены в дивизию генерала Родимцева, из фронтового резерва… Вот, выписка из приказа по армии… — я протянул ему мятый лист бумаги.

Лейтенант даже и не стал на него смотреть. Сумасшедших, рвущихся по свой воле на тот берег Сталинграда, сейчас не было. Летеха только равнодушно махнул рукой, мол, надо – так присоединяйтесь. Вместе погибать будем…

Я кивнул Андрею, и мы прошли на корму понтона. Подальше от тяжелой пушки, беспокойно всхрапывающих и переступающих копытами лошадей, и суетящихся бойцов. Старенький буксир, с неопрятно покрашенным в черный цвет помятым и залатанным грубыми стежками электросварки корпусом и грязной рубкой, причем, белая когда-то рубка от дыма и копоти уже почти сравнялась по цвету с бортами, на которых еще можно было прочитать выписанное свинцовыми белилами название "Портовый-17", застучал своим изношенным "болиндером". Из-под кормы вздулся белый пенящийся бурун разогнанной винтом волжской воды. Дохнул ветерок и поднял закопченный, с рваными углами флаг на кормовом флагштоке. Флаг резко хлопнул и лег по ветру. Порыжевший стальной трос вышел из реки, струйками теряя прохладные капли, напрягся, скрипнули обмотанные тросом кнехты, понтон дернулся, и мы медленно пошли к Сталинграду…

…понтон дернулся, вильнул и медленно пошел за молотящим воду буксиром. Трос дрожал, гудел, под плоским носом понтона хлюпала волна. Двигались медленно, с трудом.

Молоденький артиллерийский лейтенант хмуро смотрел на встающие впереди белые водяные каскады. Страха не было, опаска была.

— Во-о-здух-х! — заорали сразу двое бойцов. На мятой трубе буксира белым паром сипло, с разгона, свистнул медный гудок.

— Сержант! Прикажи бойцам снять каски, скатки. Карабины держать в руках.

Лейтенант перевел взгляд на прибившуюся к пушкарям парочку. Два молодых, но видать опытных бойца, спокойно стояли на корме. Снайперские винтовки они держали в руках, точнее – на сгибе левого локтя. Так женщины обычно держат грудничков. Видать, винтовки для них многое значили… Один из них, старшина, не отрываясь, все смотрел и смотрел в небо.

В небе шел малопонятный с земли воздушный бой. На приближающиеся с запада черные точки немецких бомбардировщиков из синевы неба падали семь наших ястребков. Затрещали пулеметы, за одним из фашистских самолетов потянулась тонкая полоска дыма. Тут на наши истребители откуда-то свалились "Мессершмитты". Наши и немецкие машины сплелись в клубок, то и дело пронизываемый разноцветными трассами.

Старшина указал своему товарищу рукой на дерущиеся над Волгой самолеты и что-то ему сказал. Два немецких истребителя преследовали одинокий "ястребок". Он крутился, как наскипидаренный, но сбросить с хвоста преследователей не мог. Еще выше, плавая в синеве неба мелкими виражами, за этой схваткой наблюдала другая пара немцев.