Ариадна Громова - В Институте Времени идет расследование (С иллюстрациями)

— Да ничего подобного! — настаивал я. — По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я знаешь как изменился за эти трое суток!

— Доказывай, доказывай, Борька! — невесело сказал Аркадий. — Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе — что это не твоя Нина, а совсем другая…

— Разве это неправда? — упавшим голосом спросил я.

— Правда, правда, успокойся! — серьезно ответил Аркадий. — И больше об этом не надо. Не советую.

«Это правда. Это должно быть правдой, — твердил я себе. — Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за этим Борисом, — она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, но она не прошла через эти страшные трое суток… Она, конечно, другая».

— Действительно, оставим лирику! — хмуро сказал Борис-76. — Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля?

— Ничего подобного! — возразил я. — В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, — это я и есть… Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве… или в смерти Аркадия… Но потом я понял…

— С ума сойти! — ошеломленно сказал Аркадий. — То есть я уже ничего не понимаю! Записку ты не видел, расчеты — тоже. Как же тогда ты попал в прошлое?

— Я ведь уже объяснял, — довольно сухо ответил я. — Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно?

— А если всерьез? — нетерпеливо отозвался Аркадий.

Я пожал плечами и отвернулся. Мне действительно стало обидно.

— Нет, послушай… — сказал Аркадий. — Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я не удивился, когда ты нарисовал это вот. — Он кивнул на чертеж. — Но если расчетов у тебя не было, то… как же ты?

— Ну, сам я, сам рассчитал! — сердито сказал я. — Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил, чтобы вывернуться. Ну, а кроме того, я ведь на девяносто процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории.

— Понятно, — отозвался Аркадий. — Если ты знал, что это сделано…

— Ну да! Мне оставалось только додуматься, как это было сделано. Вот я и додумался.

— То есть… — сказал Аркадий. — Ты что же — сам рассчитал мое поле?!

— Нужно мне очень твое поле! — буркнул я. — У меня свое есть!

— Что значит «свое»? — надменно спросил Аркадий. — В каком смысле?

— В самом обыкновенном смысле. Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу!

— Не сочиняй, Борька! — твердо заявил Аркадий. — Не надо!

Линькову наконец становится все ясно

Борис торопливо сунул Линькову три смятых листка из записной книжки и схватил трубку.

Линьков осторожно разгладил листки. Крупный, размашистый почерк, уверенная четкая подпись — «Аркадий»… Линьков прочел записку, и его жаром обдало. «Не может быть!» — прошептал он и откашлялся. Снова прочел. Всмотрелся в чертеж. Нет, но это же невозможно! За его спиной Борис негромко говорил:

— Да, Игорь Владимирович, да… безусловно. Считаю это возможным… Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал… Ну, это я лучше на месте объясню… Да, сейчас…

— Я пойду с вами, — сказал Линьков.

— Да, пожалуйста… — рассеянно и невпопад ответил Стружков.

В коридоре он спросил:

— Вы все поняли?

— Где там все! О расчетах я уж и не говорю…

— Я тоже не о расчетах говорю.

— Если говорить о сути эксперимента, с точки зрения хронофизики, это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения…

— Да, это сложная проблема, — согласился Борис и замолчал.

«С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, — думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. — Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и даже чем дальше, тем хуже получается. С одной стороны, вроде все понятно — в лаборатории вы были, записку взяли, тут одно с другим согласуется.

Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку столько времени в кармане таскали и изо всех сил притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий? Даже расследование помогали вести! Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы никак не повинны. Чего ж вы прятали записку? Потом, выходит, вы ее и от самого себя прятали? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали непохожа, это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если у вас записка была, с готовеньким решением, — бери и пользуйся! Что же выходит? Выходит, не было у вас записки… Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже мистикой попахивает. Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой, свеженькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы — где же записка?! А вы…»

Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился, словно его яркий свет по глазам полоснул. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой.

«Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! — обличал он самого себя. — Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице!»

Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета.

«Иди, иди, обрадуй Шелеста! — думал Линьков. — Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на таинственные подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду хоть минуточку с самим собой наедине, подумаю…»